поняв, что последние слова больше относятся к его джигитам, чем к дисциплинированным гусарам. – Как ты сказал, так и будет! – твердо заявил он и дико сверкнул своими черными как уголья глазами…

До самых австрийских позиций все шло как по маслу. Джигиты Мусы по-кошачьи подкрались в темноте к часовым и быстро их сняли, а затем расправились и с пулеметными расчетами. Казалось бы, надо думать лишь о скорейшем возвращении к своим, но не тут-то было. Обнаружив самую большую и внешне лучше обустроенную землянку, Муса, больше думая о подвиге и награде, чем о предупреждении своего названого брата, с двумя джигитами ворвался в нее, чтобы захватить кого-то из офицеров в плен, но нарвался на выходящий из палатки наряд, который и поднял тревогу.

Видя, что из землянок выбегают заспанные солдаты, и не разобравшись палят во все стороны, Аристарх приказал:

– Сабли к бою! – И первым ринулся на врага, доставая, кого клинком, а кого и огнем из нагана.

Гусары ринулись вдоль траншей за ним, не давая противнику и головы высунуть из землянок.

Расправившись с нарядом, обнаружившим нападение кавказцев, Муса первым ворвался в офицерскую землянку и уложил двух из ее обитателей – тех, кто успел выхватить пистолеты.

– Господа офицеры, – крикнул грозно он, – сопротивление бесполезно! Прошу сдать оружие.

Оставшийся в живых капитан, увидев зверские лица кавказцев, поднял руки вверх и что-то испуганно залепетал.

Собрав все документы, ценные вещи и оружие, бывшее в землянке, кавказцы связали австрийского капитана и, усадив его на лошадь, поскакали к основным силам отряда, которые уже завершали разгром вражеских позиций.

Оставшиеся в живых австрийцы бросали винтовки и сдавались на волю победителей. Окружив пленных, гусары погнали их в сторону своих позиций. Отряд уже приближался к проволочному забору, разделявшему позиции противников, когда со стороны соседней австрийской роты застучал пулемет, и под его прикрытием на помощь своим бросился неприятельский эскадрон драгун.

Для отражения внезапной атаки противника Аристарх направил гусар Стронского, которые вместе с отрядом прапорщика Аушева спешились и открыли огонь по австрийским кавалеристам. В то же время с другой стороны на помощь конникам начал выдвижение взвод пехотинцев. Заметив нового противника, Аристарх с оставшимися гусарами бросился в атаку и в конном строю смял австрияков и обратил их бегство. Видя это, драгуны повернули вспять, и гусары вместе с кавказцами, вскочив на коней, погнали врага чуть ли не до самых окопов. Только благодаря всегда в меру осторожному и благоразумному вахмистру Стронскому атакующую лаву удалось вовремя развернуть и направить к проходу в проволочных заграждениях, который к этому времени успел проделать оставленный с пленными вахмистр Загородин. Так завершился очередной совместный рейд гусар и кавказских конников.

Глава V. Берлин (Октябрь 1915 года)

1

Направляясь на своем, уже довольно обшарпанном от частой езды по фронтовым дорогам «даймлере» по Унтер-ден-Линден к Дворцовой площади, шеф германской разведки подполковник Вальтер Николаи, заметив изредка снующих по проспекту людей с серыми изможденными лицами, вспомнил вдруг, что творилось здесь год назад, когда после объявления войны России празднично одетые и возбужденные берлинцы шествовали к Дворцовой площади, чтобы приветствовать своего кумира кайзера Вильгельма. Тогда у ворот российского императорского посольства толпа до хрипоты воспевала гимн «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!». Слышалась площадная ругань в адрес России и ее союзников. Главный проспект Берлина был похож на реку, вышедшую из берегов, которая, шумно перелившись через Дворцовый мост на остров Шпрееинзель, затопила собой все пространство Дворцовой площади… В этот пасмурный осенний день площадь была пуста. Лишь по периметру ее сновали взад-вперед шуцманы и однообразно одетые в серые пальто и котелки вездесущие «топтуны», которые выстраивали по периметру площади посуровевших за последнее время берлинцев, недовольных повсеместно вводимой карточной системой на продовольствие.

Резиденция императора готовилась торжественно и хлебосольно принять героев победоносных сражений на Восточном фронте. Но шеф германской разведки знал об этом немного больше, чем все остальные. Он знал, что кайзер вызвал в Берлин Гинденбурга, Людендорфа и начальника Генерального штаба Фалькенгайна не только для того, чтобы поблагодарить за блестяще проведенную операцию по освобождению исконно прусских прибалтийских земель, а в большей мере затем, чтобы подвести итоги заканчивающегося года и наметить стратегию германской армии на 1916 год. Накануне этого секретного совещания Вильгельм признался Николаи, что очень бы хотел, чтобы «восточник» Гинденбург и «западник» Фалькенгайн, умерив свои амбиции, наконец-то помирились. В ответ на это Николаи привел слова Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе им не сойтись, пока не предстанет небо с землей, на Страшный Господень суд», на что кайзер, окинув его своим пронзительным взглядом, изрек исторические слова: «Только Богом избранная Германская империя, объединив Восток и Запад, наконец-то покончит с этим извечным противоречием! Но, даже если, по воле провидения, великогерманскую идею мирового господства нам не удастся воплотить в этой жизни, то, видит Бог, это непременно совершат наши ближайшие потомки». Вездесущий адъютант тут же занес эти пророческие слова в свой блокнот чтобы позже запечатлеть их на скрижалях истории.

Николаи, глядя не реденькие группки людей, расставленные полицейскими вокруг Дворцовой площади, вспомнил, как в день объявления о начале войны в патриотическом угаре восторженно орала толпа. Народу было столько, что яблоку негде было упасть. Сквозь несмолкаемый гул слышны были восторженные крики и здравицы сытых и радостных бюргеров, рабочих и фермеров. Площадь то и дело озарялась магниевыми вспышками вездесущих фоторепортеров. Все с надеждой смотрели на балкон, где по большим праздникам обычно являлся народу кайзер. Тогда Николаи с большим трудом протиснулся к самому балкону, на котором вскоре во всем своем величии и блеске появился император Вильгельм II в полевой форме и, словно Наполеон, заложив руку за обшлаг мундира, орлиным проницательным взором окинул бурлящую площадь.

«Для Германии настал грозный час испытаний! – громогласно объявил он. – Окружившие фатерлянд со всех сторон враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках… Я призываю вас пойти в церковь, преклонить колени перед Богом, справедливым и всемогущим и помолиться за победу нашей доблестной армии»…

«Неужели я был неправ, когда отговаривал кайзера от похода на Россию, – мелькнула у Николаи неожиданная мысль, но он ее тут же отбросил ее, воодушевленный угаром летних побед, хотя в глубине души прекрасно понимал: все это лишь последние потуги Германии, до предела истощенной войной. В отличие от центральных империй Россия, даже потерпев, казалось бы, самое сокрушительное за время войны поражение, нашла силы, чтобы не только остановить германские войска на своей исторической границе, но и благодаря