– Девушка, Вам привезли Елизавету Воскресенскую, где она? – у меня руки трясутся. Я не хочу думать о худшем, но, как бы я не отгонял дурные мысли, они сами лезут мне в голову.

– А вы ей кем приходитесь? – лениво спрашивает девушка, не поднимая на меня взгляда.

– Я ей, млять, отец! Что с моим ребенком?! – рявкнул, теряя терпение.

– Марк Валерьевич, – ко мне спешит заплаканная няня Лизы. Внутри меня все холодеет, уж очень взволнованной и испуганной она выглядит.

– Евгения Михайловна, что с Лизой?

– Марк Валерьевич, она…она…– снова заходится в плаче женщина. Я теряю разум и хватаю няню за плечи и трясу, пытаясь привести в чувство.

– Что с моей дочерью?! Вы можете объяснить мне нормально?!

Наконец Евгения Михайловна поднимает на меня глаза и, трясясь всем телом, начинает сбивчиво объяснять:

– Я не знаю…Мы играли…Лизонька с самого утра была немного бледная и не в настроении, много капризничала…Я подумала, что не выспалась, бывает. Но потом ей резко стало плохо: ее стошнило фонтаном прямо посреди комнаты. Я перепугалась, помогла ей дойти до ванной, потрогала лоб, а девочка вся горит! Я тут же вызвала «скорую». Пока ждали врачей, Лизоньку стошнило еще два раза. Она ни на что не жаловалась, все было в порядке, как обычно. Пыталась дозвониться до матери, но телефон Анны Степановны отключен, и я набрала вас…

– А что сказали врачи?!

– Сказали: ждите и вызвать родителей. Они увезли девочку, и больше никто ничего не говорит. Врач еще не выходил.

– Понятно.

Я усадил бедную женщину на диван, принес ей воды. Делать укол успокоительного Евгения Михайловна наотрез отказалась. Себе я взял кофе из автомата, дрянь, конечно, редкостная, но мне сейчас плевать. Главное, занять себя чем-нибудь, чтобы не разнести эту больницу до основания.

– Вы до Анны Степановны не дозвонились? – шмыгая носом и утирая слезы, спрашивает няня.

– А от нее здесь будет толк? – усмехаясь, задаю встречный вопрос.

Вспоминать об Анне и ее визите в офис даже не хочу, чтобы вновь не сорваться. Как можно было не заметить, что с ребенком что-то не так?! Ну да, конечно, как же я мог забыть! Она сначала спала до обеда, а потом наводила марафет, чтобы явиться в офис и устроить мне скандал, что я ей «изменяю»! В этой ситуации мне больше всего жалко дочь: ей не повезло родиться у худшей матери в мире, которой она не нужна.

– Вы правы, – раздается тихий голос Евгении Михайловны. – Хоть это непрофессионально и не педагогично с моей стороны, но я все же скажу, потому что молчать больше нет сил. Анна Степановна совсем не интересуется дочерью. Лизонька – она же такой замечательный, солнечный и добрый ребенок, умная не по годам. Но совершенно не нужна матери…Вы простите, Марк Валерьевич, что я вам это все говорю, мне просто за девочку обидно.

– Значит, мне не показалось…

Евгения Михайловна хочет что-то спросить, но тут из дверей детского отделения появляется доктор. Я тут же вскакиваю на ноги, с надеждой и тревогой глядя на него.

– Вы родители Елизаветы Воскресенской?

– Да, я – отец. Что с моей дочерью?

– Ничего страшного, у нее ротовирус. Вернее, данная инфекция коварна, но вы вовремя привезли девочку в больницу. Полежит недельку – дней десять, и спокойно потом можно забирать.

Мы с няней синхронно выдыхаем. Спасибо высшим силам, что все не так страшно.

Врач открывает карточку, судя по имени – фамилии, моей дочери, и из нее вываливаются разные листочки. Я тут же кидаюсь помочь, подбираю с пола результаты анализов и цепляюсь взглядом за цифры. Какое-то время в ступоре рассматриваю их, а потом решительно произношу:

– Извините, но тут ошибка.

– Где? – врач переводит взгляд на результаты в моих руках.

– В этом анализе. В лаборатории что-то перепутали. У Лизы положительный резус-фактор.

– Не думаю, что перепутали. У нас очень строго относятся к этому в лаборатории. Сами понимаете, здесь иногда лежат грудные дети, и попросить их родителей сдать еще раз кровь из вены очень…негуманно.

– Но у Лизы такая же группа, как у меня – первая положительная. Все-таки я попрошу пересдать анализ.

Врач внимательно смотрит на меня, изучая, но неожиданно кивает.

– Хорошо, я скажу медсестре, она сейчас придет в палату к Лизе и произведет еще раз забор крови.

– Я могу ее увидеть?

– Да, конечно. Триста двадцатая палата. Пойдемте, я вас провожу.

Моя девочка лежит на больничной койке вся бледная и испуганная. Такая маленькая, а уже через столько пришлось пройти в одиночестве. Злость на Аню в который раз накрывает меня с головой, но тут же испаряется, стоит ручкам моей девочки обнять меня за шею.

– Папочка, мне было так страшно! Но я вспоминала, что ты говорил не бояться, и не боялась.

– Не бойся, моя принцесса, папа рядом и больше не даст тебя в обиду.

В этот момент в палату вошла медсестра, и Лиза тут же сжалась в комочек, прячась за моей спиной.

– Малышка, не бойся, так надо. Тебе никто не сделает больно.

На помощь приходит Евгения Михайловна, которая все это время поглаживала малышку по ручке, тайком утирая слезы. Она загадывает загадки и не дает смотреть Лизе в сторону иглы.

– Анализ будет готов минут через сорок, доктор попросил сделать его в ускоренном порядке.

Благодарно киваю ей, и тут же перевожу взгляд на дочь. Мне неважно, родная она или нет, любить я ее точно не перестану. Мне важно знать, врала ли мне Аня.

Эти сорок минут были самыми долгими за всю мою жизнь, я понимаю, что от результата зависит будущее многих дорогих мне людей: Лизы, Китенка, наше с Катей. И я не знаю, где я возьму сил бороться дальше, если анализ окажется ошибочным.

– Как себя чувствует самая очаровательная пациентка в этой больнице? – раздается голос улыбающегося доктора, вот только глаза его остаются серьезными.

– Хорошо, ко мне папочка приехал!

– Это замечательно, теперь ты выздоровеешь, как по взмаху волшебной палочки. Марк Валерьевич, можно вас на минутку?

Перевожу взгляд на Евгению Михайловну, и она уверенно кивает:

– Конечно, идите. Я ни на минуту не отойду от Лизоньки.

В коридоре врач огорошивает меня:

– В лаборатории ранее сделанный анализ подтвердили. У вашей дочери первая отрицательная.