В конце концов, если у них дружба с обоюдного согласия, то чего нам влезать? Но Сеня только раскраснелся ещё сильнее.

— Нет! Нет, Миха! Этот Рома, блин, моей маме мозги запудрит, как врачихе и Тамаре Ипполитовне.

Ишь ты! А Авсентий-то не только вратарем дельным оказался, он ещё и наблюдательный. Эти выводы он сделал сам — я ему ни об Аллочке, ни о Томе ничего не говорил.

— Так, а от меня-то что требуется? Я же не скажу твоей маме: стоять, бояться, с Романом, кхм, Альбертовичем в лес не ходить?.

Сеня задумался, вздохнул и опустился под дерево рядом со мной. Стоять с разбитой коленкой ему было явно тяжко. А приземлившись, он зло стукнул кулаком о ладонь, видимо, представляя вместо ладони хулигански ухмыляющуюся рожу Ромы. Потом вытащил из кармана подорожник, послюнявил и прикрыл им рану на колене.

— С-с-с… — зашипел он от боли.

— Да не нагоняй жути раньше времени, Сень. Может, правда грибы пошли собирать, и на ужин нас ждет что-то грибное? — я попытался успокоить пацана, хотя сам, конечно, в свои слова не верил. — И вообще, давай-ка, мой дорогой друг, ты к Алле Борисовне покажешься в медпункт. Ты же не хочешь себе в рану заразу загнать?

— Да разве это рана, — толстяк отмахнулся. — Так заживет.

Ну да, в святую силу подорожника он верил крепко.

— Иди-иди, иначе гангрену схлопочешь, оно тебе надо?

— Это что за зверь? — насторожился Сеня.

— Что это, узнаешь, когда тебе, не дай бог, в больнице ногу отрежут, — я не стал вдаваться в объяснения.

— Не брешешь?

— Вставай давай, провожу, Яшин ты наш.

Сеня тяжеловато поднялся, пришлось придержать его под локоть. Адреналин опал, и рана быстро дала о себе знать — теперь он неслабо хромал и всё время морщился от боли. Я помог ему дойти до медпункта, благо тот располагался совсем недалеко.

— Алла Борисовна, к вам пациент.

Врачиху мы застали занятой за сервировкой стола, причем праздничного. Я увидел, как Алла расставляет по столу в уголке блюда, такие как мимоза и оливье. Ох уж эти майонезные салатики, на них талию не сбережёшь, да и готовить их было небыстро, но чего не сделаешь, когда влюблена. А в Рому Алла втюрилась по самые уши.

— Не помешали? — вежливости ради уточнил я.

Помешали, конечно же.

— Нет, ребята, что вы, — Алла засмущалась. — Это я так, просто…

Что просто — она не объяснила, потому что сразу переключилась на Сеню.

— Господи, где ты так коленку ударил?

Через несколько секунд Алла уже усадила толстяка и обрабатывала его рану. Перевязала.

— Тебе повезло, зашивать не придется, но с повязкой походишь.

— А спортом заниматься смогу? — серьезно спросил Сеня.

— Шахматами разве что, с Мишей, — вздохнула врачиха. — Кстати, Авсентий, передай своей маме большое спасибо и скажи, что я надеюсь, что мой подарок ей пришелся по вкусу.

— Какой подарок? — опешил тот.

— Она поймёт, — коротко ответила Алла.

Я едва удержался чтобы не фыркнуть. Интересно, а повариха вообще в курсе, что помогла конкурентке?

Алла, закончив с раной, взъерошила Сене волосы.

— Как тебя так угораздило-то? — напоследок спросила она. — Ты так и не сказал.

— Там проволока было во вратарской зоне, ну или что-то острое…

— Так. Почему тебя Роман Альбертович не привел? — нахмурилась та.

— Так он это, он грибы пошел собирать… с моей мамой, — буркнул Сеня.

Последнее, кажется, он не собирался говорить вслух — выскочило само. Лицо Аллы мигом вытянулось.

— Какие грибы?.. он же сказал, что с вами будет играть в футбол!

Сеня глупо улыбнулся, быстро смекнув, что ляпнул лишнего. Я же для себя окончательно понял, что Рома забрехался и всем троим дает разные показания, кому с зубом, а кому с игрой в футбол. Эх, дурит тебя твой Ромашка, подумал я, глядя на Аллу, на которой после слов Сени не было лица. Печально, потому что Алла к нему явно всей душой.

— Все, мальчики, идите, ты, Сеня, завтра обязательно ко мне покажись, сделаем перевязку.

Она проговорила всё это торопливо, чтобы мы поскорее ушли и не видели её наворачивающихся слёз. Я видел, что у Аллы от обиды трясутся губы и она часто заморгала.

— Иди, Сень, я догоню, — заверил я толстяка полушепотом.

Он закивал, вышел, а я закрыл за ним дверь и, оставшись в медчасти, вернул взгляд на Аллу. Та, видимо, не замечая моего присутствия, сползла на стул, спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала. Успокаивать женщин никогда не было моей сильной стороной, но при виде плачущей девушки у меня в груди всё сжалось. Я бесшумно подошел к ней, аккуратно приобнял за плечи.

— Алла, не плачьте, это не стоит ваших слез, — ответственно заявил я.

Она не попыталась убрать мою руку, только заплакала сильнее.

— Миш, спасибо… просто обидно так, когда пытаешься человеку понравиться, что-то хорошее сделать…

Она осеклась и снова заплакала. Я начал успокоения ради гладить ее по шелковистым волосам.

— Не надо приписывать людям те качества, которыми они не обладают.

Я поймал себя на мысли, что мне нравится касаться ее и чувствовать тепло ее тела. Заодно понял Сеню, желавшего начистить харю Роману. Алла действительно не заслуживала такого и не должна была сейчас плакать. А еще стало обидно, что в четырнадцать разница всего в несколько лет колоссальна, и Алла способна разглядеть во мне лишь мальчика, но не мужчину.

— Хотите, сыграю? — я увидел, что в углу ее кабинета стоит гитара Ромы.

Не дожидаясь ответа, я взял гитару в руки. Наскоро подкрутил колки, гитара оказалась почти настроенной. Попробовал струны, а заиграл банальную, но мелодичную музыка на по советски простых аккордах. Эта музыка казалась родной. Тёплый звук гитарных струн в эти времена доносился вечерами летом почти из каждого советского двора, где собиралась молодежь в грибках с облкелееными наклейками шестиструнными лениградками…

Играл я довольно неплохо, по крайней мере, Алла подняла голову и, всхлипывая, слушала. На ее губах появилось подобие улыбки. Когда я закончил, она склонила голову на мое плечо и лишь всхлипывала. Я прислонился щекой к ней.

— Понимаешь… — прошептала девушка.

Не знаю, что она хотела сказать, но так уж вышло, что она подняла голову, и ее губы