Шрифт:
Закладка:
— Конечно! — перебиваю ее, открывая калитку. — Простите мне мое невежество! Заходите! Меня зовут Ричард Лайтинг. Я только сегодня вернулся из Штатов после долгого отсутствия.
Пока мы идем в дом, девочка успевает облететь весь внутренний двор, несмотря на темноту. Мать прикрикивает на нее, ловя за руку во время очередного виража, не переставая извиняться за ее поведение. Я лишь пофигистично отмахиваюсь, не видя в этом никаких поводов для беспокойства.
— Сохара! Сними обувь! — повелительно говорит Томоё, входя в дом. Девочка, несмотря на крайне живой характер, незамедлительно повинуется, но затем убегает исследовать дом.
— Простите ее поведение, — краснеет женщина. — Мне нечасто удается погулять с ней, вот она и носится. Если скажете…
— Ох, да не волнуйтесь вы так! — машу рукой. — Не думаю, что она что-то сломает, а даже если так, починить или купить новое мне не составит никаких хлопот. Я сам еще дом не осматривал, только арендовать успел…
— Так вы не… — тихо бормочет милфа. — Ох, простите! Я, глупая, решила, что вы внук Кагуя…
— Тех стариков? — вопросительно приподнимаю бровь. — О, нет, что вы! Я самый обычный герой на отдыхе.
— Герой⁈ — улыбается женщина. Одновременно с этим ее отношение ко мне неуловимо меняется. Чувствую, как в ауре доброжелательной соседки вдруг появляются красноватые оттенки хищницы и… похоти⁈ Да что не так с этим миром? Тут тоже идет охота за мужиками? Но я не заметил тут особого дефицита с мужиками, да и по поведению, например, того же риэлтора и секретарши не заметил какого-то особого отличия от своего первоначального мира. Или дело в самой Томоё?
Поставив себе заметку первым делом разобраться в устройстве этого мира, я, как ни в чем ни бывало, продолжаю милое общение с соседкой, как вдруг нашу неспешную беседу прерывает грохот, донесшийся со второго этажа.
Томоё бледнеет и пугается гораздо больше, чем следовало бы. Она так сильно переживает из-за того, что я могу рассердиться? Поспешно поднявшись. Мы видим пугающую картину: девочка лежит лицом вниз на пушистом ковре рядом в перевернутым телевизором.
— Сохара! — вскрикивает мать, бросаясь к дочери. Она поднимает ее, тщательно осматривая и вдруг… расслабляется.
— Вызвать скорую? — на всякий случай переспрашиваю я.
— Нет… нет, — еле слышно отвечает женщина. Она переводит на меня затуманенный взгляд, встряхивается, и произносит уже четче. — Нет. Не надо. У Сохары это… наследственное. Досталось от ублюдка-отца. Бедная моя малышка…
Подхожу ближе, без разрешения подхватывая девочку на руки. Нанокостюм берет пробу крови, хотя я и сам уже вижу в аурном зрении большое фиолетовое пятно в ее голове.
«Неоперабельная опухоль, пациенту требуется…» — звучит в ухе тихий шепот ИНКа. Выключаю его. Неоперабельная, говоришь?
— У Сохары тяжелая неизлечимая болезнь, — еле слышно произносит Томоё. — Врачи предрекают ей год, от силы два, но…
— Ерунда! — перебиваю ее. — Я ее вылечу!
Милфа поднимает на меня взгляд. В нем вспыхивает слабая надежда, но я упрямо смотрю в ее огромные глаза.
— Вы не понимаете. — шепчет она. — Никто не смог…
— Я — не никто, — взмахом руки, пресекая дальнейшие споры, отвечаю ей. Сразу после этого, дотрагиваюсь до горячего лба малышки, сосредотачиваюсь, делясь с ней капелькой Силы. Надеюсь, сработает.
Комнату сразу заливает яркий свет, исходящий из моих рук и переходящий сначала на лоб, а потом охватывая голову и тело малышки. Постепенно он рассеивается, но не до конца — чуть ниже ее животика свет все равно проникает даже через одежду. Взглянув на мать, я слегка задираю детскую футболочку. Мы оба ахаем: на коже Сохары, чуть ниже пупка запечатлен знак в виде расплывчатой буквы «R». Свет рассеивается окончательно, и знак становится почти не различим: если не знать, что он там есть, то можно не обратить на него внимания.
— Ч-что это? — благоговейно спрашивает Томоё.
— Не тем интересуетесь, — отвечаю, глядя, как девочка открывает глаза. — Лучше проверьте ее самочувствие.
Мать, спохватившись, достает из сумочки карманный прибор, оказавшийся карманным анализатором. Девочка практически не обращает внимания на привычный укол пальчика, весело и с интересом оглядывая нас. Томоё изумленно разглядывает показания, а дочка вдруг дотрагивается до висков:
— Мама! Мамочка! — голосит она. — Мама! Не болит! Головка совсем не болит!
— Н-не может быть! — встряхивая прибор, шепчет соседка. — Ну-ка, доченька, давай еще раз попробуем.
Она бросает на меня короткий взгляд, в котором надежда перемешивается со страхом и удивлением, и берет повторный анализ.
— Невозможно! — выдыхает она через некоторое время. — Ричард! Взгляните!
— А чего там смотреть? — вяло переспрашиваю я. — Я ее уже исцелил. Можно хоть сейчас вести ее к врачу, они только подтвердят.
Вслед за этим следует восторженный вопль и бросок! Меня сбивают на пол в лучших традициях американского футбола. Аут! Свисток арбитра! Еще через миг меня словно окунают в соленую Ниагару, попутно покрывая изысканной губной помадой с ароматом лаванды.
— Ричард! Благодетель! Спасибо-спасибо-спасибо!
Похоже, у благодарной мамочки слегка сносит крышу. Поцелуи постепенно перерастают в более затяжные, а руки дамочки уже шарят по моей груди, сползая ниже, пока, не дотягиваясь до самого дорогого, но… Все бы ничего, я только «За!» Вот только не при детях же?
— Мама?
— Ох, простите меня, Ричард! — милфа приходит в себя, пунцовея на глазах. — Доченька! — стремясь скрыть смущение, она крепко обнимает дочь. — Доча, как ты⁈
— Все хорошо мама, пути меня! — пищит та, пытаясь вырваться. Ей уже не терпится продолжить исследование этого гигантского неизведанного для нее дома. Но на этот раз мама не пускает ее.
— Хватит! — тоном, не терпящих никаких пререканий, Томоё объявляет о конце посещения. Сохара сникает, но тут же подскакивает ко мне:
— А вы пригласите маму еще раз, мистер? Пожалуйста! Она так редко пускает меня гулять! Ну, пожалуйста!
— Я как раз это и хотел предложить, — смеясь, отвечаю крохе. И смотрю смущенную мамочку. — Госпожа Томоё? Как вы смотрите на приглашение…
— Конечно! — выпаливает та, не успеваю я закончить фразу
