Шрифт:
Закладка:
…Animus uxoris si deditus uni.
Nil unquam invita donabis conjuqe: vendes.
Has obstante, nihil; nil boec, si nolit, emetur[21].
Сей стих Ювенала, зло высмеивающий сварливых, но целомудренных древних римлянок, вполне приложим и к нашему времени; но коли женщина хоть чуточку распутна, она становится куда приятнее, покорнее, сговорчивее и боязливее, и нрав у ней легче и веселее, и мужу она послушна во всем; я повидал множество таких, что не осмеливались ни перечить, ни браниться из страха, как бы муж в ответ не упрекнул их в измене и не пригрозил тяжкой карою; а вздумай он сам распорядиться продажею жениного добра, она и пикнуть не посмеет, но на все заранее согласна. Таких дам сколько угодно, и они из мужниной воли не выходят.
И разве не назовем мы счастливцами эдаких рогоносцев, которые мало того, что наслаждаются и блаженствуют в постели с красотками-женами (каковое удовольствие сравнимо лишь с плаваньем по чистой и прозрачной реке, а отнюдь не по зловонной сточной канаве), так еще и получают от них тихие семейные услады и живут словно в раю?! Недаром же говаривал один маршал, мне знакомый, что коли придется умереть, то уж лучше от острой, блестящей, чистой и гибкой шпаги, нежели от старого, кривого и ржавого тесака, на коем грязи больше, чем у всех золотарей в Париже.
Все вышесказанное мною об уродинах вполне справедливо и в отношении старух, что изо всех сил тянутся за молодыми, норовя во всем подражать им (этому я, впрочем, посвятил другое мое рассуждение); вот где таится напасть: когда мужья их уже не способны исполнять супружескую обязанность, злодейки принимаются искать на стороне и пускаются на любовные безумства не хуже молодых, однако притом стремятся поскорее достичь конца, минуя начало и продолжение, ибо главная-то сласть, как полагают многие, таится в завершении дела, для начала же и продолжения у старух и сил недостает, что им весьма прискорбно и обидно, – как говорится, чрево просит, да ноги не носят.
Некоторые из этих злосчастных старых дур не скупятся ни на деньги, ни на любовь и охотно раскрывают оба кошелька, из коих денежный помогает мужчинам находить достоинства и во втором. Верно говорят, что щедрость во всем хороша, в отличие от скупости, но верно и то, что женщина, щедрая на передок, ценится куда ниже, чем скупая и неподатливая.
Так говорил однажды знатный сеньор о двух достойных дамах, родных сестрах, мне также знакомых, из коих одна сорила деньгами, но строго хранила честь, другая же крепко держалась за свой кошелек, щедро расточая зато плотские милости.
А вот еще и другая разновидность рогоносцев, мерзейшая и гнуснейшая что перед Богом, что перед людьми: эти, польстившись на какого-нибудь смазливого Адониса, отдают ему свою жену, дабы и самим заодно усладиться с эдаким красавчиком.
В первый раз, как довелось мне попасть в Италию, узнал я подобную историю в Ферраре от человека, который, увлекшись одним прекрасным юношей, уговорил жену свою отдаться ему (а тот был в нее влюблен) и приказал назначить день свидания. Даму долго уламывать не пришлось: она и сама точила зубы на сей лакомый кусочек. Наконец пришел желанный миг: молодой человек встретился со своею возлюбленной, и они вступили в сладкое свое состязание; муж, по уговору с женою, прятался за дверью и, внезапно подойдя к постели, приставил злосчастному любовнику кинжал к горлу, угрожая ему немедленной смертью по законам итальянским, которые много суровее наших, французских. Что ж, пришлось нашему красавцу дать мужу то, чего он добивался, с тем и заключили они обмен: юноша отдавался мужу, а тот предоставлял ему свою жену; вот, не правда ли, самый гнусный из способов сделаться рогоносцем?!
Слышал я историю о том, что в некотором царстве, некотором государстве (называть его не стану) жил-был муж отнюдь не низкого рода, который воспылал противоестественной любовью к одному молодому человеку, горячо любившему свою жену, а она – его; вот подстерег он час, когда тот лег с женою, вошел в спальню и застал супругов врасплох, тесно слившихся в объятии; угрожая мужу смертью, он овладел им прямо на собственной его жене и насладился сколько хотел; разрешите-ка сию задачку: как это все трое сумели получить удовольствие разом и вместе?
Я знаю и другую историю – о даме, которая без памяти влюбилась в одного достойного дворянина, коего приблизила к себе как друга и избранника сердца и в ответ на опасения, не покарает ли ее муж за измену, утешила его в таких словах: «Не бойтесь ничего, он вас не обидит, потому что боится, как бы в отместку я не обвинила его в пристрастии к любви со спины; он умрет со страху, коли я заикнусь об этом и выдам его правосудию. Так я и держу его в узде, ибо, опасаясь моего обвинения, он не осмеливается мне перечить».
Конечно, такое обвинение нанесло бы ему немалый ущерб, ибо законники утверждают, будто содомия наказуема за одно только намерение; впрочем, возможно, дама не пожелала вредить мужу, а тот не перешел от помыслов к делу.
Рассказывали мне, что недавно один молодой французский дворянин, писаный красавец, каких мало при дворе видывали, отправился, по заведенному обычаю, учиться в Рим, где красота его вызвала столь великое восхищение и у мужчин и у женщин, что его прямо-таки рвали на части; куда бы он ни шел – к мессе ли, в конгрегацию, в любое публичное место, – люди ходили за юношей по пятам, любуясь на него; многие мужья позволили женам своим назначать ему свидания у них в доме,
