Шрифт:
Закладка:
– Мне пришлось вернуться домой.
– Домой? Это больше не твой дом.
– Ма?
– Тетушка знает о твоем приезде?
– Я никому не сказала.
– Даже мужу?
– Нет.
– Ты уехала из дома мужа с двумя чемоданами и не предупредила его?
– Я никогда не жила в доме мужа.
– Снова взялась за свое, да? Снова ты за старое!
– А как бы ты себя чувствовала, если бы папа женился на тебе, но не привел в свой дом?
– Что сказала тетушка?
– Не хочу о ней говорить.
Я медленно встала – живот рос, и мне становилось тяжелее передвигаться. Мама тоже поднялась с встревоженным и в то же время сердитым видом.
– Я устала, ма, ужасно устала. Мне все равно, что обо мне подумают люди. Если он не вышвырнет ту женщину из своего дома и не заберет меня к себе, в Аккру я не вернусь.
– Афи, что такого ужасного он тебе сделал? Он тебя бьет?
Я не ответила, отказываясь играть в ее игру.
– Он морит тебя голодом? Скажи мне! – Она сурово нависла надо мной. Прежде я бы занервничала, но не теперь. Молча пройдя мимо нее, я направилась в свою бывшую спальню, которая совсем не изменилась. Мама последовала за мной.
– Ма, я не вернусь. Так и скажи тетушке. Если он хочет меня вернуть, пусть избавится от той женщины.
Я уселась на кровать, заскрипевшую под моим весом.
– И где ты намерена жить? Здесь? Уже забыла, что этот дом принадлежит тетушке?
– Мы переедем в новый дом.
– Так вот почему ты присылала мне деньги, чтобы закончить дом? Ты с самого начала это планировала?
– Нет, не планировала. Я не планировала, что мой муж сделает мне ребенка и спрячет меня в квартире, при этом живя с другой женщиной в нашем семейном доме.
Мама поморщилась, словно мои слова причиняли ей физическую боль.
– Сиди здесь, я пойду к тетушке.
– Ладно.
– Сиди здесь, никуда не ходи, никому не звони. Даже Мавуси. Кто-нибудь видел, как ты приехала?
– Не знаю, может быть. Я остановилась поздороваться с продавщицей угля.
– Что ты ей сказала?
– Ничего особенного, только что приехала в гости.
– Сиди тут. Я скажу Менсе подождать у дома тетушки, пока весь город не начал сплетничать, – приглушенным голосом проговорила мама. Несмотря на злость, она не кричала, чтобы нас не услышали с улицы.
Когда она ушла, я легла и поморщилась, ощутив через матрас деревянные планки. Перевернувшись на бок в поисках более удобного положения, я чуть не скатилась на пол. Неужели кровать всегда была такой узкой, а матрас – таким тонким? Комната выглядела старой, неопрятной. Заваленный чемоданами и коробками стол был неокрашенным и небрежно собранным – то тут, то там проглядывали страшненькие шапки гвоздей. На бетонном полу виднелись царапины в тех местах, где строители разглаживали цементную смесь шпателем. А если прищуриться, можно было разглядеть летающие повсюду частички пыли. Потертая занавеска в дверном проеме время от времени колыхалась от сквозняка, который приносил с собой еще больше пыли. Все эти детали прежде не бросались в глаза. На самом деле раньше я даже гордилась своей отдельной комнатой: сколько молодых людей в Хо, живущих с родителями, могут похвастаться личной комнатой? Точно не мои двоюродные братья и сестры. Даже Мавуси, приезжая домой на каникулы, спала с матерью. Однако теперь все вокруг казалось убогим: вот как изменила мои взгляды помпезная квартира.
– Ты где? – крикнула мама с порога.
– Там, где и была.
– Ты как с матерью разговариваешь? Следи за языком!
– Я лишь…
– Следи за языком, говорю! Считаешь, стала такой важной, взрослой женщиной? Только не для меня!
Я молча закатила глаза. Мама уже стояла у кровати и сурово взирала на меня сверху вниз. На лбу пролегла глубокая морщина, разделяющая его надвое, а совсем недавно выкрашенные волосы, судя по следам чернильной краски под линией роста волос, были собраны в тугой пучок. Очевидно, она ждала, когда я спрошу о ее разговоре с тетушкой, однако я молчала, нисколько не заинтересованная. Устав ждать, мама бросила:
– Разогрею нам ужин.
Я села.
– Куда собралась? – рявкнула мама.
– Помочь тебе.
– Сама справлюсь!
Из кухни доносился шум: мама бухнула кастрюлю на газовую плиту, а затем начала помешивать варево с таким звуком, словно пыталась отскрести верхний слой металла. Я вздохнула: похоже, сегодня предстоит ужинать алюминием.
Вскоре в комнату проникли ароматы специй и пальмового масла, которые выманили меня на кухню. Мама разложила еду по двум эмалированным тарелкам и поставила на исцарапанный стол. Мы уселись на разномастные стульях, некогда принадлежавшие тетушке. Я опустила взгляд в тарелку и нахмурилась при виде хамсы в соусе.
– Анчоусы?
– Ну да, а что?
– Ты же знаешь, как я их не люблю, – протянула я капризно. Торговцы рыбой никогда их не чистили перед сушкой, из-за чего к ним обычно прилагался песок.
– Тогда сидела бы у себя дома и ела то, что нравится! – огрызнулась мама, затем отломила кусочек кассавы, окунула в соус и положила в рот. – Откуда ж мне было знать, что ты приедешь? Я готовила ужин только себе. Или мне выбросить свою еду лишь потому, что ты вдруг решила уйти от мужа?
Проигнорировав ее сарказм, я пошла вымыть руки. При повороте крана послышалось бульканье, однако вода не полилась. И тут я вспомнила, что, в отличие от моей квартиры, где имелись огромные резервуары для воды, маме приходилось полагаться на волю правительства, которое ревностно ограничивало расход всех ресурсов. Рядом с раковиной стояло цветастое пластиковое ведро с водой, а в нем плавал ковш с длинной ручкой – им я и воспользовалась, чтобы вымыть руки.
Мама легко могла приготовить что-нибудь еще, особенно учитывая мое положение, но решила наказать меня рыбой, фаршированной песком. Я порылась в маленьком холодильнике в поисках чего-нибудь съестного и нашла тарелку арахисового супа, который подогрела на плите.
Когда я вернулась к столу с супом, мама уже почти расправилась со своим ужином. Взглянула на мою еду и покачала головой, словно осуждая мой выбор.
– Я встретилась с тетушкой, – наконец сообщила она, положив пальцы на кубик кассавы в тарелке.
– Ясно.
Мама бросила на меня злобный взгляд: краткость моего ответа только распалила ее ярость.
– Она недовольна твоим поступком. Сильно недовольна! Велела завтра же отправить тебя обратно к мужу. Менса за тобой заедет.
– Ма, я не поеду, – спокойно ответила я, нисколько не удивленная и готовая к отпору.