вот так одной длинной очередью уничтожив десять вражеских бойцов.

Но с каждым днем, по мере того как наши силы таяли и выходило из строя вооружение, мы пятились назад, к городу. Война – это такая же работа, как строительство, столярка или слесарка. На войне есть свои законы, правила, нормативы и распорядки. К примеру, есть норматив по тому, сколько должно продержаться подразделение в обороне или атаке, какой участок рубежа оно должно удерживать, сколько времени и каким числом бойцов.

Нашему подразделению первоначально было приказано лишь отбить натиск врага и суметь продержаться пару дней, чтобы успели организовать хоть какую-то линию обороны за нашими спинами.

После второго дня обороны, когда противник благодаря нам понес такие значительные потери, где-то там наверху, в штабах, решили, что 10-й ОДШБ богом мазаный и сможет продержаться значительно дольше. Рыжик для выполнения поставленной задачи запросил подкрепление, тяжелое вооружение и своевременную поддержку арты. Нашему комбату было обещано много чего, но на деле практически ничего не дали. Но мы держались и держались. Отбивали ежедневные атаки, выживали под многочасовыми обстрелами и держались, держались, держались…

Жак тогда прокомментировал сложившуюся ситуацию словами из одной короткой песенки:

Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали.

Нас осталось только два, нас с тобою на***ли.

Все братушки полегли, и с патронами напряжно,

Но мы держим рубежи, мы сражаемся отважно.

Пушка сдохла – все, пи***ц, больше нечем отбиваться!

Что ж, закурим, брат-боец, нам от смерти не съе***ться!

Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали. Что ж, обычные дела. Нас с тобою на***ли…[5]

Разменялись мы в Токмаке хорошо, в итоге счет шел один к пяти, то есть на одного нашего убитого бойца приходилось пять вражеских «двухсотых», на одного нашего «трехсотого» приходилось пять украинских раненых. Одной только вражеской техники за эти две недели сожгли около пятидесяти единиц. Перед нашими позициями застыли навсегда остовы сгоревших танков, БМП, БТРов, «бардаков», «мотолыг», западных бронетранспортеров М-113, М-117, «брэдли», «страйкеров», «хамви» и еще много разных других, которые я даже и назвать-то не могу, потому что после попадания в них снаряда ПТУРа и детонации боекомплекта внутри не всегда можно их опознать.

За две недели боев наш батальон вынес с поля боя вражескую механизированную бригаду, которая потеряла свыше пятидесяти процентов личного состава. Эту бригаду отвели в тыл на перегруппировку и отдых, а против нас бросили свеженькое подразделение, полностью укомплектованное иностранными наемниками. Эти «дикие гуси» нас и добили. Ну а чего не добить, если у нас в строю на тот момент осталось всего двадцать процентов от полноценного штата.

Но все это было несколько дней назад, а сейчас мне надо принять какое-то решение, найти выход из безвыходной ситуации. Придумать что-то такое, чтобы, как говорится, и рыбу съесть, и на пальму влезть!

Я лежал на нарах и смотрел в потолок, размышляя, какое решение мне принять. Скоро рассвет, и надо дать следователю какой-то ответ. Просто так соглашаться на условия следствия не хотелось. Жаль было терять батальон. Не хотелось, чтобы наша «Десятка» канула в Лету и последним воспоминанием о нашем батальоне стало то, что мы бесславно и трусливо оставили свои позиции.

Умом я прекрасно понимал, что общественность схавает то, что ей подадут на обед. Скажут, что 10-й ОДШБ – трусы и «пятисотые», которые сдристнули со своих позиций, покажут какой-нибудь ролик, где по полям бежит пара-тройка вояк без знаков различия, и общественность свято поверит, что так и было. А если еще об этом скажут по федеральному каналу или кто-нибудь из военкоров напишет об этом в своей «телеге», то все – считай, несмываемое клеймо на всю жизнь. Я сам в своей прошлой жизни был из когорты ютуберов и манипулировал чужим мнением, я как никто другой знаю, как это бывает.

Что же делать? Что бы такое придумать?

Самое простое – это пойти на условия следователя. Ну впаяют нам троим и Рыжику срок. Заключение – это не самое страшное, что может произойти в жизни. И в тюрьме люди живут. Тем более что, скорее всего, нам тут же будет предложено вместо тюремного барака записаться в какую-нибудь ЧВК, коих в последнее время расплодилось, что грибов после дождя. И сразу же после подписания контракта и краткой подготовки опять на фронт, а может, учитывая наш опыт, оставят в качестве инструкторов на чэвэкашном полигоне.

Ну будем мы числиться не военными МО, а сотрудниками какой-нибудь частной лавочки типа АО или ЗАО. Хрен редьки не слаще. Что так в руках автомат, что эдак. Что так в тебя противник стреляет, потому что ты солдат ВС РФ, что эдак стреляет, потому что ты сотрудник частной военной компании. Может, в ЧВК будет даже и лучше, по крайней мере, у них вроде с продовольственным снабжением и медициной дела обстоят гораздо лучше, чем в кадровой армии. Это простого солдатика ВС РФ можно промариновать на позиции из расчета один ИРП на пятерых в сутки, а в ЧВК все по правилам: один сотрудник – один ИРП в сутки плюс двухлитровая бутылка воды. Красота!

А еще можно было забить на все и остаться в тюрьме. С моими финансовыми возможностями легко можно превратить отсидку в относительно комфортное времяпрепровождение. На Руси все можно купить, а все, что нельзя купить, можно купить за большие деньги, лишь бы они были…

Стоп!

А ведь это идея! Точно! Можно просто выкупить свою свободу и доброе имя нашего батальона. Деньги есть, а если не хватит, то можно попросить у родни или кинуть среди волонтеров клич на очередной сбор. А можно предложить следствию не только деньги, но и что-то еще…

– Хватит дрыхнуть! – растолкал я Бамута и Жака, которые спокойно сопели в две дырки, пока я тут за них мысли разные думал. – Я все придумал! – шепотом сообщил я своим боевым товарищам.

– Что придумал? – сонно зевая, прошипел Жак.

– Бамут, скажешь следователю, что мы готовы дать столько денег, сколько он скажет. А взамен он должен посодействовать, чтобы с нас и Рыжика сняли все обвинения, а еще чтобы наша «Десятка» дальше продолжила воевать. Пусть командование укажет на любой опорник или укрепрайон, и мы его возьмем за три дня. Любой! – твердо произнес я. – Мы возьмем трудный опорник, а командование отчитается, что он был взят их подразделением. Им – медали и ордена, нам – обратно нашего комбата и батальон. Ну и денег дадим столько, сколько