ответе, но может случиться худшее. — Он сел у стола сбоку. — Я только что был в бригаде Быловой. Женщины работают, что называется, на износ. Кровля коржится, а крепят жидко.

— Управляющий обещал лес, — вставил Шугай, — и компрессор, возможно, на днях подбросит.

— Тебе же вчера в лесе отказали? — удивился Королев.

— Так то вчера, — насмешливо протянул Шугай, — вчера, может быть, и Чернобай не думал штурмовать. И спросил:

— С чем пришел?

— Письмо о Никите Пушкареве получил. Пропал без вести.

— Да ты что?

Королев рассказал все, как было.

Они долго молчали. Затем Шугай раздумчиво сказал:

— Пристроить Агату в бригаду Быловой, что ли. Никто другой за ней не уследит. Ты ей еще не показывал письмо?

— Читала. Даже слезинки не пролила. Замкнулась, слова не сказала.

И вдруг потребовал:

— Отдай приказ о зачислении Пушкаревой телефонисткой.

— Да как же я такой приказ обнародую, если у нас еще нет телефонной станции, только монтируют, — озадаченно и удивленно посмотрел он на парторга, — а этот полевик, — положил он руку на телефонную трубку, — подключен напрямую: кроме как в трест, никуда больше не позвонишь, — неизвестно зачем пояснил он.

— Все равно — отдай приказ, — настаивал Королев, — женщина будет знать, что о ней не забыли, что она нужный человек на шахте.

Шугай подумал и согласился:

— Уговорил. Дам приказ.

— А теперь вели запрячь твою пролетку, в горком надо съездить.

— Без моего веления запрягут, — вроде обиделся Шугай, — я уже сказал ездовому, что пролетка твоя и моя.

Когда Королев собрался уходить, сказал:

— Загляни к управляющему, поклянчь еще ты у него лебедку. Копер в конце-то концов надо ставить на ноги…

Резкий порывистый ветер подхватывал и гнал по дороге жухлые листья, вил, крутил винтом пыль, разный мусор и лихо уносил вперед. Свинцовые тучи, громоздясь одна на другую, плыли низко, едва не задевая макушки терриконов. Осень готовилась сдавать свои права.

Возница — высокий, с угловатыми костистыми плечами, с неровно стриженной бородой, видать, без зеркала, на ощупь подстригал, решил Королев, словоохотливо рассказывал:

— Прошлую зиму, случалось, по этому шляху наших пленных гнали, чтоб не соврать, человек, сто, не менее. И, поверите, все, как один, нагишом, в чем мать родила. На ногах деревянные башмаки, только и всего. Правда, мороз был не сильный, градуса два-три, но все равно раздетого и такой проберет до мозгов. Пустили слух, будто дюже завшивели русские пленные, поэтому решили перегнать их в другой лагерь. А чтоб они и туда не занесли вши, содрали со всех какое было барахлишко и сожгли на месте. — Возница подстегнул начинавшую убавлять шаг лошадь и продолжал: — Ишь как про людей пеклись. А потом подвели бедолажных к старой покинутой шахте «Водяной» и всех порешили, в ствол покидали. С той поры наш поселковый фюрер, если, случалось, надо запугать кого-нибудь, таращил глаза, грозился:

— Шахта!..

— Старина, а что делал при немце? — поинтересовался Королев.

— Это я-то? — обернулся к нему лицом возница. И, хитровато щурясь, поинтересовался: — А зачем тебе понадобилось знать, парторг? Или решил про всякий случай на заметочку взять?..

— Просто так спросил, — сказал Королев, немного смущенный неожиданным ответом, — можешь не рассказывать, дело твое.

— Скажу, чего там, — словно извиняясь за язвинку, ответил старик и, подергав вожжами, заговорил: — Скажу, секрета у меня никакого не имеется. Весь был на людях как на ладошке. Но, ты, оккупантша, совсем заснула!.. — опять подбодрил он лошадь и продолжал: — Выходит так, вроде бы я немцу служил, товарищ парторг. Вот с ней разом, — ткнул он кнутовищем в круп лошади. — Это не наша, немецкая коняга. К ней меня сам поселковый фюрер приставил, чтоб я у него вроде за подручного по хозяйству был: когда нужно, уголь подвезу и разный скрытый груз из города — консервы, фрукты свежие или еще какое-нибудь продовольствие. А раз привез целую бричку дорогого барахлишка, и все, учти, — наше, русское.

— Как же ты сумел сохранить лошадь, или комендант тебе подарил ее? — усмехнулся Королев.

— Жди, подарит, — мотнул головой возница. А было вот как: прослышал я, что наши близко, и айда в балку, в терновую заросль, там и пересидел, пока наши пришли. Ей-то, моей оккупантше, ничего — кругом травка зеленая, водица ключевая. А я второпях куска хлеба не прихватил. Одним терном да кислицами целых пять дней харчился. Живот провалился и вообще на шкилета стал похож. Вот оно какое дело… Но, ты! — опять стегнул он лошадь.

Много раз приходилось Королеву слышать об издевательствах фашистов над советскими военнопленными, о страшных бедах советских людей на оккупированной земле. А сколько еще их осталось там, за линией фронта!.. Думая об этом, Королев испытывал нестерпимо щемящую боль в сердце. На фронте ему было намного легче. Там он каждый час, каждую минуту мог встретиться лицом к лицу с врагом, мог поднять в атаку солдат и сам наперевес с автоматом идти вместе с ними, чтоб мстить и мстить, не щадя собственной жизни…

В горкоме он не застал Туманова. Сказали, что еще с утра выехал на шахты и раньше, чем к вечеру, не вернется. Королев решил зайти к инструктору. Не возвращаться же ни с чем. В последнее время в парторганизацию поступило несколько заявлений с просьбой принять в партию. Среди подавших были и такие, которые находились на оккупированной территории и бывшие в плену инвалиды войны. Королев тщательно проверил каждого и ничего подозрительного, компрометирующего за ними не обнаружил, но все же решил посоветоваться с секретарем, как быть.

В небольшое комнате за сдвинутыми один к одному столами сидело несколько человек. Один из них — средних лет, чубастый — разговаривал по телефону, наседая на голос и явно кому-то угрожая. Не желая мешать, Королев стал у двери. Один из инструкторов показал ему на стул, коротко махнул рукой: садись, мол, чего стоишь. Королев сел. Чубастый громыхнул трубкой, кладя ее на место, сказал возмущенно:

— Видал, какой тип этот Тит Титыч: у нас, говорит, нет ни материала, ни бумаги для лозунгов, пришлите — тогда и напишем. Привык, понимаешь, на фронте командовать, думает, что и тут все должны ему подчиняться.

Сел за стол, нервно полистал бумаги и, увидев Королева, с тем же строгим выражением на лице спросил:

— Вы к кому, товарищ?

— К Туманову, но, говорят, его нет… — сказал Королев.

— Вы кто будете?

— Это парторг «Коммунара», товарищ Битюк, — вставил тот, что предложил Королеву сесть.

— Товарищ Королев? — вроде б обрадовался встрече чубастый и через стол протянул короткопалую сильную руку, — будем знакомы: инструктор горкома Битюк.

Задержал руку Королева в своей, пригляделся.

— Слушай, не твоя ли родственница в Караганде на тридцатой шахте работает? —