меня в голове, — конечно, унесся вдаль, но трудно предположить, что он сгинул без следа. Не думаю, что человек без головы способен умчаться на мотосанях так далеко, что его не найти.

— Ничего не знаю ни о какой потере, — отвечаю я, по-прежнему стараясь быть честным. — Да и смерть владельца «Сальто-мортале» Хяюринена не была…

— Под потерей работника я подразумеваю, что он выбыл из штата, — говорит Ластумяки, и в его словах мне слышится раздражение. — Назовем это так, раз уж господин математик любит придираться к словам.

Во взгляде Ластумяки такой же холод, как и за стенами павильона.

— Вы знаете человека по имени Олави Лааксонен? — спрашивает на этот раз Салми.

— Вы имеете в виду...

— Да, — Салми решительно кивает. В его голосе чувствуется нетерпение. — Олави Лааксонен из парка приключений «Сальто-мортале».

Я по-прежнему могу не прибегать ко лжи.

— Встречался с ним, но знакомством это не назовешь. И все-таки я не до конца понимаю, о чем мы говорим. Он что, пропал?

Ластумяки и Салми какое-то время молчат.

— Это предположение, — говорит Салми и бросает взгляд в сторону парковки. — Его не видели почти сутки, и он не выходит на связь. Судя по геолокации, его мобильник находится в «Сальто-мортале».

Я понимаю, что мне очень повезло. В тот день, когда Олави собирался переехать меня на снегоходе, он забыл на работе свой телефон. Не исключено, что мотосани все еще гоняют где-то по снегам южного Хяме. Это, конечно, маловероятно, но многое из того, что случилось со мной за последнее время, тоже было крайне маловероятным.

— Вы, наверное, понимаете, что тут вырисовывается довольно неприглядная картина. Ваш интерес во всей этой истории очевиден, — говорит Ластумяки. — И если своими визитами в «Сальто-мортале» вы хотели сбить кого-то с толку, то это могло сработать только на короткое время. На будущее я бы посоветовал вам придумать что-нибудь получше. Например, честно рассказать, как вы убили Хяюринена и что знаете об исчезновении Олави Лааксонена.

В голосе Ластумяки появляются новые, определенно более жесткие нотки. Меня это озадачивает.

— Я не убивал Хяюринена, и я не знаю, что вы подразумеваете под словами «сбить с толку»…

— Предположим, мы возьмем у вас образец ДНК, — говорит Салми. В его интонации тоже больше нет и следа расслабленности или благодушия. — Вы, конечно, не будете возражать, потому что посещали «Сальто-мортале», осмотрели его, разговаривали с персоналом и даже, по вашим собственным словам, предлагали какие-то консультации по финансовым вопросам, что, разумеется, может служить объяснением, откуда по всему парку следы вашего ДНК. И вы, конечно, уверены, что у вас железное алиби.

— Я не думал…

— Именно, — кивает Ластумяки. — Нам тоже так кажется. Что вы не думали. Во всяком случае, не продумали все до конца.

У меня вызывают недоумение два обстоятельства. Во-первых, эта парочка приблизилась практически вплотную ко мне. Они подобрались совершенно незаметно. И теперь стоят так близко, что я чувствую их несвежее дыхание, которое не в силах полностью заглушить мята жевательной резинки. Я ощущаю их присутствие так близко, как, скажем, в тесном лифте или в набитом в час пик автобусе. Теперь они с молниеносной скоростью из статистов превращаются в персонажей, способных непосредственно, физически воздействовать на меня. Второе обстоятельство еще очевиднее: полицейские перешли к почти прямому запугиванию. Это подтверждает все, что я думал о них раньше. И, как это ни парадоксально, делает Ластумяки и Салми более опасными, чем я считал раньше и чем намекал Осмала.

— Мне пора приступать к работе, — говорю я. — Надо все привести в порядок, прибраться…

— Так что вы решили? — спрашивает Ластумяки.

— По поводу чего? — уточняю я.

— Предлагаем вам сознаться, рассказать, как вы убили Хяюринена и где спрятали Лааксонена, — говорит Салми.

Несмотря ни на что, в этой ситуации есть и много хорошего. Я знаю значительно больше, чем до визита полицейской парочки, и у меня еще остается время. Оба этих обстоятельства можно смело отнести к плюсам. Минус, в частности, заключается в том, что темным зимним утром я нахожусь в компании экзальтированных молодых людей, которые явно не только служат закону, но и преследуют какие-то другие интересы. И хотя я не могу точно назвать эти интересы, их все же нетрудно вычислить. Они пересекаются или, скорее, тесно переплетаются с интересами третьих лиц, связанных с парками приключений. Каким образом, мне пока непонятно. И выяснять это — не главная моя забота. Первостепенная задача сейчас — выбраться из этой утренней истории так, чтобы дыхание ментола на моем лице не сменилось ударами дубинки, арестом или еще чем похуже. То есть мне надо любым способом успокоить эту парочку.

— Я часто думаю о Лейбнице, — говорю я. — Заметил, что многие предложенные им методы и идеи, порой очень полезны при решении практических и теоретических проблем, с которыми нам приходится сталкиваться.

— Этот Лейпциг здесь работает? — спрашивает Салми. — Он имеет отношение к паркам приключений?

— Это признание? — вмешивается Ластумяки.

— Лейбниц, — поправляю я Салми, — не является моим подчиненным, и он даже не мой коллега, если вы об этом. Подобное путешествие во времени и пространстве повлекло бы за собой ряд осложнений, в том числе связанных с особенностями масштабирования. Мне трудно представить себе, что поезд «Варан», «Клубничный лабиринт» или даже «Прыжок лося» смогли бы удовлетворить его интеллектуальным запросам. Но я сейчас не об этом. Важно то, что он сформулировал принцип, известный как закон достаточного основания, который, я считаю, применим и в нашем случае.

Салми и Ластумяки молчат. Я расцениваю это как позитивный знак, поэтому продолжаю:

— Принцип достаточного основания гласит: все, что происходит, происходит по какой-то причине. Другими словами, никакая ситуация не может иметь места и никакое утверждение не является истинным при отсутствии достаточной причины, по которой не может быть иначе. Иначе говоря, для каждого икс, если исходить из того, что икс существует, должно быть достаточное обоснование, почему икс существует.

— То есть Икс и есть убийца? — быстро спрашивает Ластумяки; очевидно, мыслями он был далек от Лейбница и размышлял не над принципом достаточного основания.

Салми поворачивается и смотрит на Ластумяки.

Ластумяки сглатывает слюну; адамово яблоко на его шее напоминает, скорее, большую неровную картофелину, которая ворочается в тесном для нее пространстве. Его нерешительность длится лишь краткий миг.

Лица молодых полицейских принимают прежнее выражение, то есть угрожающе-мрачное. Однако есть и положительные изменения — они отодвинулись от меня, причем на