прибыл на этот своеобразный курорт. Но багаж в ней был не обязательно таким же самым. Так что ознакомиться с багажом невольного сокамерника был прямой расчет.

Но прежде следовало заняться самим собой, восстановить некоторое соответствие и симметрию. Это он и сделал в первую очередь: не без труда и даже испытывая боль, Милов отодрал от левой ноги второй контейнер, содержимое переместил в свою сумку, оболочку же, с заметно проступавшим рисунком вен, волосами, какими у него с годами ноги изрядно обросли, хотел было поджечь; но тут и так: дышать было нечем, и он сунул ее туда же, в сумку — чтобы потом избавиться на воле — если приведется, конечно, выбраться отсюда. Только закончив эту операцию, он занялся соседом.

Милов подошел к раненому вплотную. Задерживая дыхание — гнилостный запах бил в ноздри, буквально валил с ног — осторожно, поддерживая голову лежавшего, вынул сумку и поспешно отступил. Она оказалась неожиданно увесистой.

Милов вздохнул; поискал, посвечивая фонариком, на полу местечко почище, не нашел и усмехнулся: после преодоления узкого лаза он мог бы и не привередничать по части чистоты… Он выбрал пятачок подальше от умиравшего, чтобы не так донимала вонь — совершенно уже непереносимая, если подходить с общепринятыми представлениями. Однако, на такие предрассудки Милов сейчас права не имел: нарушая законы страны, он не мог рассчитывать на нормальное отношение к нему чего бы то ни было здесь — даже и самой природы. Так что приходилось мириться со всем тем, что было — и с запахом в том числе.

Он кое-как устроился на грязном полу. И принялся исследовать содержимое сумки.

Прежде всего он вытащил оружие. Маленький автомат, какой можно спрятать под курткой или пиджаком. Повертел его в свете установленного на полу фонарика. И покрутил головой, подняв в изумлении брови — хотя и давно отвык удивляться чему-либо: это была последняя модель, секретная, какая только должна была поступить на вооружение российских десантников и рейнджеров. Российская модель. Каким-то непостижимым образом оказавшаяся здесь. В Технеции, бывшей Каспарии.

«Очень интересно… — подумал он. — Как это попало сюда? У старика такие связи? Там, у нас? И подобные вещички попадают в эти края через то самое окошко в границе? Вообще, для дела — пусть и не именно для этого — было бы весьма полезно окошко это найти и обозначить; пусть этот груз через него и не пройдет, но мы на этой чертовой контрабанде теряем страшно подумать, сколько. Ах, Орланз ты, Орланз! А может быть — он получил это, так сказать, официально? Не исключено, что Орланз — тот самый ласковый теленок, что двух маток сосет. И российскую. Придется поломать над этой проблемкой голову — когда найдется время… Так или иначе, вещица из сумки сейчас весьма полезна. Всё-таки совершенно иначе чувствует себя человек, когда он вооружен».

Он бережно положил автомат рядом и вернулся к сумке. Что тут? Немного съестного: пара засохших бутербродов с салом. Ладно, иметь их полезно, однако о владельце они ничего не скажут. А вот это, в пленке, перетянутое резинкой? Ага: документы. Вот это уже приятно…

Милов развернул пакетик и стал неспешно просматривать. Собственно, документов было мало. Технетский знак; эта штука заменяла тут паспорт. А это что за карточка? О, водительская? Для всех видов автомобиля и на мотоцикл к тому же. Международные права, вот что это. Конечно, каждый технет уже по определению умеет водить машину, но высокого класса достигают лишь отдельные; этот — один из них. Весьма интересно… Ну, а еще чем сумка его порадует?

Преодолев некую неловкость, Милов стал поочередно вынимать один предмет за другим; бегло оглядывая, клал на пол. Там было белье, две пары, не новое, но чистое, стиранное; тяжелые башмаки — видимо, запасные; несколько каких-то бумажек (подробно разглядеть их сейчас не было времени, Милов успел увидеть только, что среди них было письмо в изрядно уже потершемся конверте); тяжелый пластиковый футляр — Милов с надеждой раскрыл его, но тут же разочаровался: вместо ожидаемого пистолета (даже при наличии автомата он не был бы лишним) или хотя бы хорошего запаса патронов, он увидел всего навсего несколько слесарных инструментов. Была там пара книжек, судя по обложкам — детективов; нашлись в сумке небогатые туалетные принадлежности, еще какие-то мелочи, не привлекшие к себе внимания. Одним словом, кроме оружия — совершенно ничего такого, что помогло бы Милову сейчас выпутаться из неприятностей, нависавших над ним все ниже.

Он аккуратно переложил все к себе, стопроцентно уверенный, что владельцу содержание сумки вряд ли уже когда-либо понадобится, а вот ему, Милову — как знать.

«Хотя, — прикинул он, — тащить такого бегемота, да еще при нынешней хромоте, вовсе не будет развлечением на лоне природы. Любишь кататься (за границу), — внутренне усмехнулся Милов, — люби и сумочки таскать, отнюдь не дамские…»

Закончив с инвентаризацией и присвоением чужого имущества, он позволил себе немного поразмыслить о житье-бытье.

«Давай-ка сопоставим те немногие факты, что теперь известны. Как сказал сам раненый, он работает у старика. Он — классный водитель. И оказывается в этой яме. По его словам — хотел срезать уголок… Куда он направлялся? Если предположить, что туда же, куда держит путь и сам Милов? В таком случае очень возможно, что именно он и есть тот водитель, с чьей помощью Милову предстояло попасть в конвой, и в паре с которым работать там.

Надо надеяться, что он еще очнется. Все равно — придется ждать, пока не возникнет уверенности, что облава ушла достаточно далеко, а лучше — погрузилась на машины и убыла к месту постоянного расположения. Что же — переведем дыхание и подумаем — как действовать дальше… Если этот раненый — действительно тот самый водитель, который должен был проникнуть в конвой, то, похоже, вся операция идет насмарку. И ежу ясно: если он не возьмет парня в машину, когда конвой пойдет к границе, то мне окна не найти и за неделю, и за месяц — если бы я даже располагал этой самой неделей, не говоря уже о месяце — а у меня осталось… осталось уже меньше трех суток. А если я не отыщу окна, мне нечего будет сообщить людям. Но если даже граница закроется (хотя и не верится в такую возможность), без своего человека в конвое не удастся получить контроль над машинами и грузом… Да, ничего нельзя было придумать хуже, чем выход из строя этого человека — или технета, работающего на Орланза, черт его разберет, кто он