явно им завидовали. Но как уже успел понять и отметить Кит авторитет Ронберга был непререкаем.

Вскоре окончательно стемнело, площадь опустела и стало тихо. Кит положил голову между лап, лениво и почти равнодушно наблюдая тепловизорами сквозь деревянные щиты за фигурами мужчин у костров. Четверо из них уже устраивались спать, а двое сидели на чурбаках и курили.

Оставшиеся бодрствовать сидели порознь недолго. Им определенно было не по себе один на один с невидимым железным чудищем, притаившимся в темноте за хрупким укрытием деревянной ограды. И один из них, тот что постарше и поавторитетнее, скоро позвал своего товарища:

— Лекамаль, иди ко мне.

Однако Лекамаль согласился не сразу, выражая опасения, что Ронберг может устроить им проверку и будет очень недоволен, если обнаружит что у одного из костров нет никого бодрствующего. Но тот кто звал, поднял его на смех, заявив "что старый хрыч уже ни за что не слезет с печи до утра". Это убедило разбойника и он, обойдя квадрат ограды, присоединился к товарищу. Говорить они старались тихо, но Кит, который как будто дремал, прикрыв глаза, без труда разбирал каждое слово.

— А ну как у него другие-то ноги отрастут, — высказал предположение Лекамаль.

— Железяка же, чему там расти, — с сомнением отозвался его товарищ. — А вообще ловко бейхоры ему ноги из задницы-то выкрутили.

— Да лучше б не выкручивали. Он тогда бы как пришел с этой дурой косоглазой, так бы и ушел с ней. А теперь лежит тут как бельмо на глазу и не знаешь что с ним делать. Чувствую не к добру это всё.

— И то верно. Хишен таки добился своего, накликал на нас беду, вызвал дьявола из преисподней. Вот ты, Лекамаль, посуди, чем эта тварь богомерзкая питаться должна?

— Ясно чем, душами грешников.

— Во-во, так ему в Гроанбурге самое раздолье, пир горой. Хотя он и так вон уже какую морду отъел, щеки висят.

Кит поднял голову и с удивлением поглядел в сторону разбойников. О чем это они говорят? Затем он на всякий случай просканировал свою голову и тщательно изучил её трехмерный образ. Он вертел его и так и эдак, приближая и отдаляя. Это были отголоски некоторой иронии со стороны Родерика Атинховского, который заложил в свое детище, легкую, едва уловимую склонность к некоторому щегольству. Не найдя никаких висящих щек, пес успокоился и снова положил голову между лап и закрыл глаза.

— И ведь еще же отравленными шипами плюется, как камарта. В голове просто не укладывается, что за чудовищное отродье эта псина.

— Но яд, хвала Святому Патрику, не смертельный. Ребята что были в Цитадели уже очухались.

— Сейчас очухались, а в следующий раз он так плюнет, что и не очухаешься. Бродяги говорят, что это может быть вообще один из зверей Сандары. Куда мы тогда со своим суконным рылом лезем? Оградку вокруг него возвели и сидим довольные. Да когда Сандара узнает, что мы тут одного из её псов покалечили, она явится сюда и всем нам поголовно точно также ноги из жоп-то и повыдергивает.

— Сохрани, сохрани нас, Алуда Заступник, — испуганно произнес Лекамаль.

Но его товарищ не унимался:

— А ты даже и не узнаешь этого пока совсем поздно не станет. Королева ведь кем хочешь может обернуться. Вот буду я, к примеру, сидеть и думать, что с тобой разговариваю. Думать, что ты это ты, а ты это не ты, хоть на рожу-то и ты. Потому что тебя уж и нет давно, ты уже мертвяк мертвяком в канаве лежишь с башкой оторванной. Я же буду с тобой язык чесать как ни в чем не бывало, а только отвернусь, Сандара меня и оприходует. Говорят, что она одним движением может у человека весь позвоночник выдрать. А Старый, дурень, хочет еще чтоб мы завтра эту железяку секирами рубили. Совсем спятил.

— А Кушаф еще рассказывал, что этот пёс может говорить как человек. Ну то есть совсем по-человечески, словно это и не пёс вовсе, а какой-нибудь мужик в теле пса.

— Да брешет он. Кушаф известное брехало. — Но чуть помолчав, добавил: — А если не брешет, тогда это точно сам дьявол за нами явился. Ну или какой-то могучий демон. И стрелами в него тыкать, это только если ума с козюлину. Потому что это все равно что бейхора за усы дергать. Тут не стрелы и секиры надо, а нужно отца Боба звать. Пусть он изгоняет этого дьявола словом святым. Хватит ему пьяных женихать, да мертвецов отпевать, его первейшая обязанность души спасать от чертей. А тут вон какой черт засел.

— Да отец Боб трезвым не бывает, он от своей часовни досюда и не дойдет никогда, его нести надо.

— Ну и принесем. Перекинем через ограду и пусть воюет с этим злыднем. Шипов ему бояться нечего, у него уже давно вместо крови самогон по жилам течет, так что пусть молитвы читает прямо в рожу этой гадине. Прямо в рожу! Навязался же на нашу голову, сиди тут теперь как приклеенный.

— А баба Габа говорит, что если его за хвост дернуть, то он обязан любое твое желание исполнить.

Кит снова поднял голову и поглядел в сторону разговаривающих. Вообще ему было очень непривычно стать центром внимания столь многих людей. На Макоре он был вполне себе среднестатистическим роботом, пусть и не в совсем обычном исполнении, а тут вдруг превратился чуть ли не в антибога. Это до некоторой степени забавляло его, хотя, конечно, было и неприятно слышать в свой адрес "гадина", "отродье", "богомерзкая тварь" и пр. Но прекрасно отдавая себе отчет сколь примитивны и невежественны эти люди, в целом он относился к происходящему спокойно. Однако история с хвостом удивила его, оказывается как быстро рождаются мифы.

— Баба Габа, среди своих настоек и грибов, давно уже спятила. Она и про Хишена тоже самое говорила, мол, кто ему на лысину плюнет и разотрет, тому он должен любое желание исполнить. Но что-то охотников насколько я знаю так и не нашлось.

Лекамаль засмеялся.

— Да тут и говорить не о чем, ей сбрехать что кошке облизнуться. У неё вон все приметы либо к деньгам, либо к смерти. По нашему ремеслу удобно устроилась, никогда карга старая не ошибается. Нет, ну ты если хочешь предложи завтра Старому, пусть он пойдет дернет и загадает снова молодым стать. Посмотрим что он тебе ответит.

— Не-ет, — смеясь сказал Лекамаль, — Старый и так не в духе, а от таких насмешек может и дубиной по лбу заехать.