шаманству: подметают пол, колют дрова и лучину, варят особенно сытный и вкусный ужин. Мало-помалу собираются соседи, размещаются на скамьях вдоль стенок, мужчины – с правой стороны, женщины – с левой. Разговоры ведутся особенно строго и сдержанно, движения посетителей плавны и медленны. Когда все поужинают, шаман, присевши на краю нар, медленно расплетает косички, что-то бормоча и отдавая различные приказания. Он по временам нервно и искусственно икает, отчего все его тело странно содрогается. Глаза кудесника не глядят по сторонам, они или опущены, или уставлены неподвижно в одну точку, обыкновенно в огонь. Огонь понемногу потухает, юрту наполняют густые сумерки, двери запираются, и наступает почти полное молчание. Шаман медленно снимает с себя рубаху и надевает свой волшебный кафтан, затем, взяв закуренную трубку, он долго курит, глотая дым. Икота становится громче, дрожь еще трепетнее. Вот лекарь кончил курить, лицо его бледно, голова низко опущена, глаза полузакрыты. В это время на середине юрты успели положить белую кобылью кожу. Шаман, взяв ковш холодной воды, выпивает несколько больших глотков и медленным сонным движением отыскивает на скамье приготовленные заранее кнут, ветку или колотушку бубна. Затем он выходит на середину юрты и, сгибая четыре раза правое колено, совершает торжественный поклон на все четыре стороны света, причем брызжет кругом себя изо рта водой. В огонь бросают горсть белых конских волос и окончательно его тушат. При слабом мерцании угольев виднеется еще некоторое время в темноте неподвижная фигура шамана, сидящего, понурив голову, держа перед грудью громадный, как щит, бубен. Лицо его обращено на юг. Все сидящие на скамьях притаили дыхание, и среди непроглядной тьмы слышно только невнятное бормотание и икание кудесника. Наконец и эти звуки затихают; на мгновение водворяется мертвая тишина. Немного спустя раздается одинокий, резкий, как лязг железа, сдержанный зевок и вслед за ним, где-то в покрытой тьмою юрте, громко, четко и пронзительно прокричит сокол или жалобно расплачется чайка. После нового промежутка начинается легкая, как комариное жужжание, дробь бубна: шаман начинает свою музыку. Вначале нежная, мягкая, неуловимая, потом нервная и произвольная, как шум приближающейся бури, музыка все растет и крепнет. На общем ее фоне поминутно выделяются дикие крики: каркают вороны, смеются гагары, жалуются чайки, посвистывают кулики, клекочут соколы и орлы. Музыка растет, удары по бубну сливаются в один непрерывный гул: колокольчики, погремушки, бубенчики гремят и звенят, не уставая. Это целый поток звуков, готовый совершенно поглотить сознание присутствующих. Вдруг все обрывается; еще один-два мощных удара по бубну, и волшебный инструмент падает на колени шамана. Все разом умолкает. Прием этот повторяется с небольшими изменениями несколько раз. Когда шаман подготовил таким образом всех присутствующих, музыка изменяет темп, к ней присоединяются отрывочные фразы песни, отличающиеся мрачным тоном:

«Мощный бык земли!.. Конь степной!..»

«Я мощный бык… реву!..»

«Я заржал… конь степной!..»

«Я всего выше поставленный человек!..»

«Я всего больше одаренный человек!..»

«Я человек, созданный господином мощным из мощных!..»

«Степной конь, явись!.. Научи меня!..»

«Волшебный бык земли, явись!.. Заговори!..»

«Мощный господин, приказывай!..»

«Каждый, с кем вместе иду, пусть слушает ухом!.. Пусть не следует сзади за мной, кому не скажу – иди!..»

«Впереди, ближе дозволенного вам – не становись, пусть каждый смотрит зорко!.. Пусть слушает чутко!.. Берегитесь вы!..»

«Смотрите хорошенько!.. Будьте все такими, все в совокупности… все, сколько вас есть!!.»

«Ты с левой стороны, госпожа с посохом, если, может статься, ошибочно или не той дорогой направлюсь, прошу тебя – направь!.. Распорядись!..»

«Ошибки и дорогу, мать моя, укажи!.. Вольным следом полети!.. Мою широкую путь-дорогу расчищай!..»

«На юге, в девяти лесных буграх живущие духи солнца, матери солнца, вы, которые будете завидовать… прошу вас всех… пусть стоят… пусть три ваши тени высоко стоят!..»

«На востоке, на своей горе, государь мой дед, мощной силы, толстой шеи – будь со мной!..»

«И ты седобородый, почтеннейший чародей (огонь), прошу тебя; на все мои думы без исключения, на все мои желания согласись… выслушай!.. Исполни!.. Все-все – исполни!..»

Заклинание якутского шамана везде одно и то же. Бывает оно двух родов: более пространное и более краткое. Здесь приведена вторая редакция. Дальнейшая часть обряда представляет импровизацию, приноровленную к известным случаям и определенным лицам. Когда шаман, посредством своих песнопений, заставил снизойти на себя духа-покровителя, то начинает на разостланной коже подпрыгивать и топтаться, открывая, таким образом, вторую часть своего драматического действия. Яркий свет возобновленного огня разливается по юрте, полной шума и движения. Кудесник непрерывно пляшет, поет и бьет в бубен; повернувшись лицом сначала на юг, затем на запад и восток, он бешено прыгает и кривляется. Темп и шаг танца похож немного на русского трепака, только быстрее его и лишен удали. Наконец шаман узнал все, что ему нужно; он раскрыл, кто причинил болезнь, заручился обещаниями и содействиями могущественных духов. Тогда начинается третья часть шаманского представления. Кружась, танцуя и ударяя колотушкой в бубен, с пением лекарь направляется к больному. С новыми заклинаниями он изгоняет причину болезни, выпугивая ее или высасывая ртом из больного места. Изгнав болезнь, заклинатель уносит ее на середину избы и после многих пререканий и заклинаний выплевывает, выгоняет из юрты, выбрасывает вон пинками или сдувает прочь с ладони далеко на небо или под землю. Но недостаточно изгнать болезнь; необходимо умилостивить богов, освободивших человека, страдающего от недуга, и шаман определяет, какую жертву нужно принести мощным небесным духам. По окончании обряда кудесник опять садится на свою кобылью кожу, поет и играет, а присутствующие переносят его вместе с кожей обратно на почетную скамью, которую он занимал в начале камлания[333].

Наряду с лечением болезней стоит гадание, обставленное различными обрядами.

Гмелин упоминает о предсказании у якутов, сопровождавшемся следующими приемами: шаман берет кольцо или монету и держит посредине ладони вопрошающего, подвигая в разные стороны, как бы рассматривая, и потом предсказывает будущее[334]. В статье, помещенной в «Сибирском сборнике», указано, что шаманы якутов обставляют такими же драматическими действиями, как и лечение больного, всякое предсказание будущего[335]. Эти же кудесники приглашаются во всех случаях, когда нужно доставить удачу, отклонить несчастье. Г. Виташевский рассказывает, как молодой якут Сианча, приехавший на побывку к своему тестю, который живет в 1½ версты от автора, пригласил шамана принести жертву и вызвать благословение со стороны духа, покровительствующего охотникам и рыболовам. Этого духа якуты представляют в виде зверя величиной с большего годовалого теленка с копытами как у коровы, с собачьей головой, маленькими глазами и длинными отвислыми ушами. Действие, при котором присутствовал г-н