такой толчее это было непросто.

— Месье Ладрон! — позвал я, протискиваясь между качающихся гамаков.

Плотно висящие рядом друг с другом гамаки напоминали какую-то инопланетную яйцекладку, раскачиваясь в такт с кораблём.

— Он там, капитан, — указал один из его людей.

Я поблагодарил и пошёл прямо к нему. Ладрон снова был пьян. Он лежал в гамаке, раздобыв где-то бутылку креплёного вина, и тихо напевал грустную песню про мать, которая навсегда рассталась с сыном-моряком.

— Месье Ладрон! — снова окликнул я, подойдя ближе к нему, и тот встрепенулся, заслышав свою фамилию.

Пришлось позвать снова.

Ладрон промычал что-то невнятное, и я понял, что он не просто пьян. Он был мертвецки пьян. Поганое животное.

— Ладрон, черти вас раздери, где вы раздобыли это?! — прорычал я.

— М-моё, — промычал он.

Но я что-то не мог припомнить, чтобы он уносил из своей каюты какие-либо бутылки. Ладно, не так уж это важно.

— Ну-ка, говорите, случались у вас в последнее время на «Дофине» несчастные случаи? — спросил я, даже не надеясь на вменяемый ответ.

Ладрон почесал нос, едва не выколов себе глаз грязным пальцем, будто припоминая всё, что происходило на борту «Дофина».

— Не-а, — помотал головой он.

Понятно. Значит, всё-таки это моя паранойя и богатое воображение, а золото на самом деле никаким образом не причастно.

— Ну как это, месье капитан?! — воскликнул один из его матросов из другого гамака. — А как же Манфред? Бенуа? Жан-Клод?

— Кто? — протянул капитан Ладрон.

— Спи давай, болван, — буркнул я и повернулся к тому матросу. — Ну-ка, расскажи мне про них.

— Манфреда на брашпиль едва не намотало, руку раздробил, — начал перечислять моряк. — Бенуа полез марселя ставить, сорвался неудачно…

— Разбился? — предположил я.

— Куда там! Ещё хуже! — воскликнул матрос, приподнимаясь в гамаке, явно радостный от того, что на него обратили внимание и после долгого безделья он сейчас хоть как-то полезен. — В такелаже запутался и удавился!

Я демонстративно перекрестился, поминая душу несчастного Бенуа. Наверное, самая нелепая и обидная смерть для марсового, целые дни проводящего на верхотуре.

— А что Жан-Клод? — спросил я. Порвал, небось, сухожилия, садясь на шпагат между двумя мачтами.

— За борт вывалился во время шторма, волной смыло, — произнёс матрос. — Там вообще шторм-то… Ну, вы видели, наверное…

Ещё как видели. Сложно было не заметить, как молния, будто из ниоткуда, прорезает небо белой извилистой стрелой и бьёт аккурат в мачту несчастного флейта, словно кара Господня. Месть за какое-нибудь боцманское богохульство, вроде «разрази меня гром». Разразил.

— И это всё после того, как вы груз на борт приняли? — уточнил я.

— Истинно так, месье, — подтвердил матрос. — До этого сколько лет плавали, так самое плохое, что могло быть, так это чирьи. Или цинга. Ей богу, лучше бы цинга, чем вот так вот…

Что ж, вот и подтверждение теории. А если из двух независимых источников приходит одна и та же информация, то это, конечно, ещё не аксиома, но как минимум уже повод задуматься. Это уже точно не случайное совпадение. А значит, от груза необходимо избавляться как можно скорее.

Глава 28

Понемногу мы подбирались к Наветренным островам и на горизонте наконец-то замаячила земля, поначалу тонкой серой полоской над горизонтом, а затем стало видно и далёкие склоны. Всё чаще в небе стали попадаться различные морские птицы, пронзительно и резко крича над нашими головами.

Они и до этого пролетали, но теперь, по мере приближения к суше, их становилось всё больше и больше. Значит, и земля уже рядом. А я всё ещё не придумал, куда девать это вонючее золото.

Самое плохое здесь было то, что про золото знал уже абсолютно каждый, и каждый имел на него свои виды. Даже бывшие матросы «Дофина», наслушавшись историй о бравых флибустьерских похождениях, теперь грезили о том, как потратят вверенное им богатство, хотя имели на него не больше прав, чем мы сами.

Их, конечно, пытались образумить более стойкие товарищи, но, в основном, без особых результатов. Люди словно обезумели. Но в этом даже был плюс лично для меня, чем больше на борту ослеплённых жадностью матросов «Дофина», тем проще мне будет их обмануть. На дурака не нужен нож. Я вспомнил песенку, вспомнил сказку про Буратино, и у меня-таки родилась идея, как можно всё грамотно организовать.

Но для начала я созвал своих офицеров, чтобы всё с ними обсудить, такие дела в одиночку не делаются, мне определённо понадобится помощь. Мы, как обычно, собрались в кают-компании малым составом. Я, Шон, Клешня и боцман.

— Ну? — буркнул Клешня, когда я закрыл дверь за всеми нами.

— Загну, — отозвался я. — Кажется, я придумал, как всё провернуть.

— Не томи, — попросил Шон.

— Нам надо его закопать, — сказал я.

Боцман вопросительно изогнул бровь, Клешня фыркнул, всем своим видом показывая презрение.

— У кого-то есть другие варианты? — хмыкнул я.

— Я уже предлагал всех порешить, — сказал Клешня.

— Объясни, кэп, — сказал боцман.

Я широко улыбнулся, будто только и ждал этого вопроса.

— Половина команды «Дофина» теперь только и грезит о богатстве, — произнёс я. — Мы уболтаем их поделить всё между нами, прикопаем клад где-нибудь на необитаемом островке, а потом высадим их на Мартинике, якобы как жертв кораблекрушения.

— А потом вернёмся и заберём всё без них, — заключил Шон.

— Соображаешь, — улыбнулся я.

— Много мороки. Проще порешить, — хмуро сказал Клешня.

— Некоторых, может, и придётся, — сказал я. — Но согласись, это вызовет подозрения, если мы вернёмся совершенно одни. А так они подтвердят нашу легенду. Даже много врать не придётся. Попали в шторм, флейт затонул. Мы подобрали кого смогли.

— Мы же с ними делиться не станем? — спросил Клешня. — Хрен им китовый, а не золото.

— Не станем, — успокоил его я.

— Тогда они нас заложат, как только поймут, что их надули, — произнёс Шон. — А поймут быстро.

— Да, но… Думаю, они уже ничего с этим не смогут сделать, — улыбнулся я. — А мы будем далеко и при деньгах.

— Меня устраивает, — сказал Клешня.

— Меня тоже, — сказал Шон.

— Я как все, — пожал плечами