В течение двадцати лет после первого обнаружения угаритских табличек многими исследователями во многих странах было выявлено немало библейских параллелей. При этом сопоставлении греческие параллели остались практически незамеченными. Тем временем я заметил литературное сходство между угаритским и греческим эпосом. Самым кратким образом я отметил актуальность Угарита для изучения Гомера в публикации 1941 г. Вторая мировая война прервала мои исследования, но этот перерыв позволил мне вернуться к ним в 1946 г. с новым кругозором вместо того, чтобы зависеть от «непререкаемых» позиций. В процессе собирания гомеровских параллелей с угаритской литературой и сличения их с библейскими параллелями в угаритской литературе на меня произвел впечатление поразительный факт: наблюдалось существенное перекрытие, которое не могло быть случайным. Двусторонние параллели безошибочно связывали Гомера и Библию. Самая важная из этих параллелей относилась к центральной теме эпоса Крита. Царь Крит (названный так в честь одноименного основоположника рода критян) потерял Хурраи, свою единственную жену, которой было суждено вынашивать ему детей, которые продолжили бы его род. И тогда он собрал армию и пошел войной на страну, где ее держали в плену, и отвоевал ее, чтобы было выполнено божественное обещание предопределенного продолжения племени.

Эта тема полностью отсутствует в более ранних по времени литературных произведениях Древнего Востока, включая эпос о Гильгамеше и «рыцарские романы» Среднего Египта. С другой стороны, мотив троянской Елены является центральным в индоевропейском эпосе как в Греции, так и в Индии. Я имею в виду героя, который должен вырвать предначертанную ему жену из рук ее похитителей. (Поскольку такие случаи (похищение женщин чужого племени и, если получалось, их освобождение) случались с древнейших (начиная с человекообезьян) времен. — Ред.) Божественное предопределение продолжения рода через предназначенную для этого жену — центральная тема в ранней еврейской литературе начиная с Авраама и Сарры, хотя она слишком чужда более древней ближневосточной литературе типа эпоса о Гильгамеше или египетских историй. Более того, из-за угаритских параллелей библейские повествования сами допускают новый аспект. Предначертанная невеста дважды переходила от Авраама к другим: однажды — к царю Египта (здесь Авраам (тогда Аврам) сказал Сарре, чтобы она выдала себя за его сестру; ее взяли в дом фараона, а Авраам получил за нее «мелкий и крупный скот, и ослы, и рабы, и рабыни» и т. д. (Быт., 12: 13–16), а в другой раз — царю филистимлянского города Герара Авимелеху (Авимелеху Авраам также сказал, что Сарра его сестра. Позже Авимелех Сарру вернул, а также дал денег, рабов и рабынь, мелкий и крупный скот. Быт., 20: 2, 14–16). (Последний царь или один из его подданных также имел непосредственное отношение к похищению Ребекки у Исаака.) Но предначертанную жену Аврааму вернули. Иными словами, мотив троянской Елены имеется и в патриархальных повествованиях Бытия (хотя способы возвращения Елены и Сарры совершенно разные), но никто этого не заметил из-за укоренившейся позиции, которой придерживались в отношении греческого и еврейского наследия в «водонепроницаемых» хранилищах. Угарит, став после 1929 г. основой нового взгляда на традиционное наследие, смог создать мостик над разрывом в культурном наследии между Гомером и Библией. В этой и последующей главах мы проследим больше таких тройных параллелей (угаритская, древнееврейская и греческая).

Я выделил группу угаритских и других ближневосточных параллелей с греческим эпосом в Американском журнале археологии (American Journal of Archaeology, 1952. № 56, с. 93–94). Это произвело немедленный эффект среди классицистов, один из которых написал статью, принимая двенадцать из моих пятнадцати параллелей. Я продолжал свои исследования и опубликовал ряд статей, который завершился подробной, но чересчур компактной монографией под названием «Гомер и Библия». Ее результаты, включая мой тезис, что критский эпос — это «Ур — Илиада» (в отношении темы троянской Елены) «в семитической одежде», были включены Т. Б. Л. Уэбстером в его важную книгу «От Микен до Гомера», Лондон, 1958. Тем временем «Нестор» библейских исследователей профессор Отто Айсфельдт проявил свое глубокое понимание предмета и его значение для классических и библейских исследований.

Как мы уже отмечали, вся тема ранних греко-еврейских связей весьма деликатна. В то время как целая галактика классицистов, ориенталистов и библейских филологов поняла и разъяснила различные аспекты проблемы, рядовые академики держатся в стороне от этого предмета обсуждения. Было бы чересчур оптимистичным ожидать в данный момент всеобщего осознания роли Угарита в создании связи между древнегреческой и древнееврейской литературами. Такая тема — не для тех, кто выработал в себе некий ментальный заслон еще до того, как приступить к изучению доказательств. Помимо этого, мы не имеем права требовать, чтобы каждый изучающий древние времена обладал проницательностью и восприятием в области сравнения различных культур.

Угаритская литература подразделяется на две главные категории: эпос о людях и мифы о богах. Мифы содержат в себе немного, если вообще содержат, человеческих действующих лиц; но эпос, имеющий дело со смертными, изображает богов занимающимися личными человеческими драмами и влияющими на их судьбу во всех образцах эпоса: месопотамского, греческого, индийского, германского и т. д., в том числе древнееврейского.

Мы начнем свое исследование угаритских текстов с эпоса, ибо именно эпические произведения более, нежели мифы (которые у индоевропейцев и у семитов сильно отличаются), имеют общие черты в древнейших классических древнегреческих и древнееврейских литературных произведениях. Оба угаритских эпических творения (известные как эпос о Крете и эпос об Акате) представляют необычный интерес для осознания фона, на котором развивалась наша древнейшая традиционная литература. Из них двух тексты о Крете занимают первое место, потому что это самый древний известный образец мотива троянской Елены и как таковой имеет огромное значение для подготовки, создания предпосылок для Илиады.

Писцы на угаритском языке называли текст «Крета» по имени его героя: царя, чье само имя указывает на родство с Критом. Он был обручен со своей законной женой, уплатив выкуп за невесту, но она ушла. Слово «ушедший» никогда не используется как эвфемизм (смягчающая форма) для слова «умерший». Тем не менее до тех пор, пока я не выделил в этом тексте тему троянской Елены, слово tbct, «ушедшая», понималось так, будто жена Крета умерла и что героиней этого эпоса была на самом деле другая женщина. Мотив романтической женитьбы на единственной женщине, имеющей особое значение (не играет роли, насколько полигамно общество или даже домашнее хозяйство самого героя), в то время в целом чужд ранней литературе Ближнего Востока. Он появляется вместе с приходом индоевропейцев в Угарит и в места, описываемые в Библии (от Авраама до Давида), а также в Илиаде.

Потеря Кретом своей нареченной невесты породила