распоряжается храмовыми стражами. Но, кажется, и начальники каждой отдельной стражи назывались также στρατηγοις или αρχοντες (Деян. 16:20, 22, 38), и в этом значении всего естественнее принимать это название в рассматриваемом месте. Стратеги жили при храме – в особенных пристройках, точно так же, как и первосвященники и члены великого синедриона.

Итак, под прикрытием ночного мрака, когда Вифания покоилась мирным сном, Иуда, вероятно через Масличную гору, пробирался в Иерусалим ко храму со своим коварным замыслом – тайно выдать Иисуса первосвященникам. В обычное время ворота храма, как внутренние, так и внешние, запирались после вечерней жертвы. Но на праздник Пасхи двор открывался для народа до полуночи. Без всяких затруднений предатель проник во двор храма и через храмовую стражу мог потребовать свидания с первосвященником. Слуги, находившиеся в непосредственном ведении стратега, вероятно, доложили сначала своему начальнику, который не замедлил снестись с первосвященниками: дело было серьезное и неотложное. Так в короткое время могли собраться несколько членов синедриона и во главе с первосвященниками Каиафою и Ананом составить экстренное заседание. Иуда был потребован на аудиенцию. По известию Марка и Луки, радость осветила лица синедристов, когда они узнали цель тайного появления пред ними Иуды. И естественно: предложение Искариота как нельзя более согласовывалось с собственным планом синедристов и облегчало его исполнение, – при содействии Иуды достигалось самое главное и вместе самое трудное – взятие Иисуса без шума и свидетелей.

Уговорившись с Иудою относительно времени и места взятия Иисуса, синедристы – по Матфею – постановили, или, как у Луки, согласно решили выдать предателю денежную награду и притом, по известию Матфея, в количестве тридцати сребреников. Ввиду выражения Марка «обещали дать ему денег», нужно полагать, что в этом заседании синедриона было постановлено только выдать награду предателю, но сребреники получены были Иудою после – в ночь предания Господа.

Сребреник (евр. sekel) был первоначально единицею веса вообще и в частности серебра, также золота и других металлов; но впоследствии это название было присвоено серебряной монете, которая употреблялась у евреев времен Христа при сборе податей, в торговых операциях и других случаях как денежная единица – подобно английскому фунту или нашему рублю. Вес сикля, а равно и стоимость его изменялись в разные эпохи, поэтому можно сделать только приблизительное определение их. С древних времен у евреев различались два сикля, обыкновенный и священный, первый стоил вдвое менее второго. Сикль священный как чеканная серебряная монета был введен у евреев при Симоне около 143 года до Р. Х. (1 Мак. 15:6). Несколько экземпляров этой монеты сохранились до нашего времени; она имеет круглую форму с изображением пальмы, или чаши, или же расцветшего жезла – и надписью по-еврейски «Святый Иерусалим» и «сикль израилев». На позднейших экземплярах встречаются и греческие надписи. Приблизительный вес и стоимость сикля равняется 272 французским гранам. Из Мф. 27:6 c несомненностью открывается, что евангелист разумеет священный сикль, а не полусикль обыкновенный. Таким образом, за свое злодейство Иуда получил около 90 франков, или 18–20 рублей серебром. Сумма эта в Ветхом Завете назначается за раба, убитого волом (Исх. 20:32); у пр. Захарии 30 сребреников упоминаются в качестве презренной и ничтожной суммы, которою неблагодарный народ израильский оценивает попечение о нем Иеговы (Зах. 11:12, 13); у пр. Осии этою суммою определяется цена распутной женщины (Ос. 14:2); у раввинов она является, так сказать, специальною ценою каждого раба без различия пола и возраста.

Вообще оценка в 30 сребреников в глазах еврея времен Христа служила символом ничтожества и выражала презрение к тому, кто ею оценивался: это цена грошовая, рабская. Вероятно, какой-нибудь остроумный синедрист думал в этой презренной цене найти средство отмстить ничтожному галилеянину, дерзавшему колебать высокий авторитет представителей еврейской книжности и учености. Этими 30 сиклями хотели выразить пренебрежение к лжемессии, как человеку, который сто́ит не более любого раба. Предатель, как извещает Лука, согласился и взял эти жалкие гроши – по каким побуждениям, увидим после… Но если злоехидная и спесивая ученость синедристов этими 30 сребрениками думала отомстить Иисусу, то Промысл нашел средство дать этой цене другое значение: именно в этой-то презренной сумме буквально исполнилось старинное пророчество Захарии о 30 сребрениках, коими неблагодарный народ оценил отеческое попечение о нем Иеговы: «И сказал им Иегова: если угодно вам, дайте Мне плату Мою; если же нет, не давайте. И они отвесили Мне в уплату тридцать сребреников. И сказал Господь (пророку): брось их в церковное хранилище… высокая цена, какою они оценили Меня!.. и взял я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника» (Зах. 11:12–13). Если за попечения о себе Отца неблагодарный Израиль платит рабскою ценою, то что же удивительного, если и Сын удостоивается только тридцати сребреников.

Внешняя или фактическая сторона евангельского рассказа об измене Иуды отличается летописною простотой и очевидною правдивостью. Несмотря на это, отрицание находит возможным заподозрить историческую достоверность этого рассказа и применить к нему излюбленную теорию мифа. Противоречия, как мы знаем – мнимые, между Матфеем и Лукою в сказаниях о смерти Иуды – некоторая неясность внутренних мотивов поступка Иуды, – невероятное зверство и неестественная бесчеловечность предателя по отношению к некогда любимому Учителю: на этих и других подобных основаниях Штраус и Фолькмар считают всю историю предания Господа Иудою не более как легендою, созданною воображением первых последователей Иисуса[76]. В Иуде, утверждает Штраус, первохристианская фантазия олицетворила весь иудейский народ, изменивший своему Мессии и предавший Его на распятие. В основе мифа – как о предании Господа за 30 сребреников, так и о раскаянии и смерти предателя, – по мнению Штрауса, лежат ветхозаветные прообразы и мессианские типы. Сюда относится прежде всего вышеприведенное пророчество Захарии о 30 сребрениках, коими Израиль ценит Иегову и которые Бог повелевает пророку бросить в храмовую сокровищницу для горшечника. Но главную роль в создании мифа играла, по Штраусу, личность некоего Ахитофела, упоминающегося в истории возмущений Авессалома против Давида во 2-й книге Царств, главах 15–17. Несмотря на то что Ахитофел был приближеннейшим и довереннейшим советником Давида, он изменяет своему повелителю и переходит на сторону бунтовщика (2 Цар. 15:1). Но когда Авессалом пренебрег однажды благоразумным советом Ахитофела, последний не мог вынести этого: с досады и отчаяния, сказано, он пошел и удавился (17:23). По образцу пророчества Захарии и истории Ахитофела первохристианская фантазия, по мнению Штрауса, создала миф об измене Иуды, о 30 сребрениках, храмовой сокровищнице, горшечном поле, раскаянии и смерти предателя. Впрочем, он склонен допустить, что поводом к такой мифизации мог послужить и сам Иуда и что в основе легенды