Я звоню Риду.

— Кажется, о нехватке знаков я не подумала, — признаюсь я ему, пока мы гуляем вдоль моей любимой части Проспект-парка — той, что огибает Лонг-медоу. Отсюда видно широкий простор зелени, густой ряд деревьев; можно даже забыть, что ты в городе. Свежий воздух был мне необходим, но именно это место я выбрала для Рида. Потому что думала, что оно ему понравится.

— Все в порядке. — Он произнес это не резко, но и не мягко. И совсем не похоже на: «Как же мне нравится эта прогулка на природе и чай, который ты мне принесла!» Вид у него строгий, как у персонажа «Антологии драмы», пиджак темного — опять темного — синего костюма аккуратно перекинут через руку, а белая рубашка по фигуре как нельзя лучше рекламирует регулярное плавание. Но рукава у него опущены, застегнуты на запястьях — Рид не поддается весеннему теплу.

Может быть, не надо было ему звонить, пусть он и написал мне почти сразу же, что придет? Пусть он рассмешил меня, передавая мой смузи, словами, что предпочитает фрукты в их «привычном формате». Пусть он улыбнулся со своим изгибом, выйдя из метро, как будто всю неделю ждал встречи со мной. Неважно, что сподвигло его прийти, этого все равно недостаточно, чтобы поднять мое кошмарное настроение.

— Совсем не поиграть, — говорю я, понимая, насколько фальшиво звучу, почти отчаянно пытаясь казаться радостнее, выпустить напряжение этого ужасного, сложного дня. — Хотя можно поиграть в…

— Мэг, — перебивает Рид. — У тебя все хорошо?

Я беру соломинку в рот и выпиваю немного этой мангово-банановой сладости, чтобы потянуть время. Глотаю, улыбаюсь и о, нет. Киваю.

— Абсолютно.

— Ты какая-то… — он замолкает, кряхтит. — Другая. Как будто… напряженная.

Напиток холодный, но щеки у меня горят. Пробегаю по фразам, которые произнесла за последние полтора часа: приятная ночь, наматывающий вокруг нас круги парень на моноцикле, мое любопытство в отношении игры в фрисби. Я уже должна понимать, что не могу ничего утаить от Рида. Если он видит или слышит что-то подозрительное, он спрашивает об этом.

Я пожимаю плечами.

— Не лучший день на работе, вот и все.

— Не получилось что-то нарисовать? — Его вопрос, его внимательность лишь напоминает о том, насколько ближе мы стали друг другу за последнюю неделю, как тесно мы общались.

— С ними все хорошо. Просто… клиент трудный. Ничего необычного.

— В каком смысле трудный?

Чувствую себя в ловушке. Не хочется выдать Ларк, нарушить конфиденциальность, за которую она так переживает. Так что я говорю все как есть.

— Он грубо себя ведет, — признаюсь я, смотря немного вверх, на окружающее нас отсутствие знаков.

Рид перестает шагать и замирает на месте.

— Грубо в каком смысле?

Прямо сейчас Рид выглядит так же, как при нашей встрече в магазине пару месяцев назад. Холодный, решительный, нетерпеливый. Ищет ответы. А я что могу ему рассказать — что была дома у клиента и обсуждала их брак? Что ее жизнь хуже того, о чем я предупредила Рида? Он с радостью все вспомнит.

Это не ловушка, это хуже — словно ходить по минному полю, с каждым шагом ожидая взрыва.

— Ну, во-первых, он носит кожаные браслеты, — пытаюсь я отшутиться.

Рид смотрит на меня, моргая.

— Что, прости?

Я вздыхаю.

— Забудь, это долгая история.

— Мэг, — в его устах этот слог прозвучал короче, чем обычно. — Просто пост… — Он прерывается и раздраженно качает головой, совершенно явно не в себе. — Он был груб с тобой?

Ой.

Так он… волнуется за меня? Я не хочу, чтобы он поехал в Ред-Хук вмазать Кэмерону, однако не против включить это в растущий список моих фантазий о Риде. «Увы», шейные платки и дуэль на рассвете.

— Он был груб со своей женой. У меня на глазах. Не самая веселая вещь быть в такой обстановке.

Надо попросить Лашель нарисовать мне сертификат за победу в номинации «Преуменьшение года». Оно того стоит, если Рид успокоится. Он коротко кивает в знак продолжить прогулку, и кажется, он и правда успокоился. Вдруг он спрашивает:

— И что же ты сделала?

— Ничего, — вру я. — Я вежливо попрощалась и ушла. Он просто урод, и она наверняка в курсе этого, но это не мое дело.

— Ясно, — говорит Рид, и уже в этих двух слогах слышится холод и недоброта. — Полагаю, ты всегда можешь зашифровать это в буквах.

Все — Рид, парк, мое сердце — все замерло. Смузи у меня в животе — вряд ли, но лучше бы тоже замерло.

Вот она — та ссора, которой я опасалась. Которой по глупости надеялась избежать, тем более после его прекрасного тихого: «Особенно я».

И обязательно именно сегодня.

Рид проводит рукой по волосам.

— Забудь, что я это сказал.

Несколько секунд я лишь смотрю на него. В шоке, удивлении, обиде.

А потом я вдруг очень сильно злюсь. Это я мина, старая, но взрывоопасная, и на меня сейчас очень явно наступили. «Почему ты не можешь просто оставить это в покое?» — думаю я уже второй раз за сегодня, но в этот раз мое негодование направлено на человека передо мной. На того, с кем нельзя просто обойти тему. Из-за которого я раскрепостилась и ввязалась в эту неприятность.

— Просто забыть?

— Да, — отвечает он, будто это вполне разумная просьба.

— Так вот что ты сейчас говоришь? Это так ты проявляешь свою… дружбу? Ждешь момента напомнить мне об этом?

— Нет, неправда. Я не держу на тебя зла. Ты… просто у меня был не самый простой день.

— А я тут при чем?

— Ни при чем. — Он вздыхает. — Просто… иногда мне кажется, что все здесь говорят не то, что думают.

— Здесь?

— Здесь, — повторяет он, обводя воздух рукой со стаканчиком. — В этом городе.

Мне снова больно. Спрятанные буквы, ненависть к городу. Вот что я должна была оставить в покое несколько недель назад. Не надо было воспринимать ту карточку как знак. За все наши прогулки между нами ничего, ничего не изменилось.

— Город здесь ни при чем, — говорю я незнакомым резким голосом.

Он открывает рот, чтобы ответить, но я не даю.

— Думаешь, ты знаешь этот город? Думаешь, что Нью-Йорк — это толпа людей с Уолл-стрит? — Все мое презрение звучит в этих словах. — И твоя важная работа, о которой ты все равно никогда не рассказываешь?

Он смотрит на меня, стиснув челюсть.

— Город здесь ни при чем, — повторяю я. — Просто люди такие. Не все говорят то, что думают, прямо и резко, как роботы. Кому-то приходится быть вежливым перед придурком-начальником, чтобы их не уволили. Или терпеть и улыбаться, перед грубостью члена семьи, чтобы не усугубить ситуацию. Или смиряться с ужасным характером друга, потому что бывает и хуже. Люди всего лишь стараются… стараются защитить себя.