шарики. Или есть еще один закон — государственная необходимость? Менестей, я думаю, тоже спит и видит, как бы зарезать тебя во имя государственной необходимости, как он ее понимает.

— Это относится скорее к Менестею, — сказал Нестор тихо. — А с ним мы решительно расходимся. Его хватает лишь на то, чтобы жечь библиотеки и преследовать таких, как ты. А мы вовремя поняли, что искусство и науки не следует тупо уничтожать — их следует лишь держать под строжайшим присмотром. В Трое мы не опоздали. Там переняли у хеттов умение шлифовать линзы и мастерить эти штуки для рассматривания неба. Но когда человек начинает разглядывать горы на Луне и следить за движением звезд, у него рождаются опасные для богов мысли.

— Ты и о репутации богов заботишься?

— Как же иначе? И богов, и людей породила когда-то Мать-Гея. А ты знаешь, кто распустил по свету легенду о том, что людей создал Прометей? В самом деле, нет? — Он приложил руку к груди и поклонился. — Скудный Нестор. Задумка не столь уж плоха — довести дело до абсурда и приписать Прометею как можно больше чудес, превратить бунтаря в степенного олимпийца. Потом можно пойти дальше. Когда-нибудь окончательно забудут, что жил Уран, первый царь богов, что жил Крон, что богов и людей родила Гея, что Зевс смог воцариться лишь после яростной десятилетней войны с титанами, которую едва не проиграл. Будут считать, что всегда был только Зевс.

— Но это означает, что у людей будут отбирать все больше знаний и воли, — сказал Майон.

— Так легче править людьми.

— Так ты сам загоняешь себя в ловушку и готовишь будущее поражение, сказал Майон. — Государство сильно, пока у него есть идеи, за которые стоит драться. Та же Спарта напоминает гигантскую казарму, где все управляется лишь страхом перед наказаниями.

— Следовательно, нужно создавать идеи, которые поддерживали бы Спарту.

— Понятно, — сказал Майон. — Создать насквозь фальшивые «ценности духа»? Но это невозможно, фальшивка в конце концов всегда будет распознана. Нельзя же обманывать народ до бесконечности. И еще. Ты несколько раз повторил «мы». А кто это? У тебя же никого нет, только слуги и наемники. А духовных сподвижников почти нет и скоро совсем не будет. Мне кажется, ты страстно мечтаешь об единомышленниках, но не выходит ничего.

Нестор встал, задумчиво пошевелил бледными губами, словно стараясь припомнить что-то исключительно важное, что позволило бы ему одержать в споре решительную победу.

— Мне очень жаль, — сказал он наконец.

Он вышел, притворив за собой дверь, и Майон в два прыжка оказался у очага. Спросил тихо:

— Все слышал?

— Да, — раздался шепот.

— Не забудешь?

— Нет.

Майон отскочил а повернулся к двери. Ее распахнул стражник и равнодушно бросил:

— Выходи, что ли?

Все — от царского дворца до колченогой скамейки во дворе — останется на своих местах, но солнечный осенний мир погаснет для него, как выгоревший светильник. Останутся все лица, слова, запахи и звуки, только его не будет. Невозможно было в это поверить, в сознание не вмещалось, хотя сознание способно вместить в себя всю Вселенную, в нем совершенно нет места для такой вещи, как смерть.

«А древние почтенные города Эллады еще горделиво именуют наши юные Афины провинцией, — подумал он. — И тем не менее провинция эта кое-чему научила и кое-что доказала — не зря затратил на нас столько сил сам Многомудрый Нестор…»

Стражник ударом кулака вытолкнул его на улицу и с треском захлопнул калитку. Майон удивленно оглянулся, но тут же все понял. Справа во всю ширину улочки стояли четверо, и слева такие же, хмурые, тусклоглазые, и возле дома напротив. Остро посверкивали спартанские метательные ножи, и нечего было пытаться достать хотя бы одного в броске — слишком далеко, он не успеет. Все же умирать следовало в полете, в беге навстречу ветру, и он вложил всю силу в отчаянный прыжок в сторону ближайшего.

Ножи взлетели, свистя.

18. ВРЕМЯ И ПИРАМИДЫ

Нестор Многомудрый, царь Пилоса, дух и мозг Троянской войны, заклятый враг Геракла, сидел в одном из залов царского дворца, у очага, несмотря на жаркий день разожженного так, что пламя металось и гудело. Он брал по листку из лежащей на коленях рукописи Архилоха, бросал в огонь и, по-птичьи склонив набок голову, внимательно смотрел, как наливаются жаром буквы, вспыхивают углы, занимается середина и лист превращается в невесомо колышущиеся лохмотья пепла, а там и пепел рассыпается, уносится в дымоход. Жаль, что листов осталось так мало, будь его воля, это занятие продолжалось бы до бесконечности — чтобы не думать.

Не думать он не умел, он привык думать много и углубленно, это стало необходимой, как дыхание, потребностью, обернувшейся теперь против него же.

Все ушли. Сначала они были то ли группой единомышленников, то ли стаей, а теперь он остался один и близился к своему пределу.

Всю жизнь он силился создать нечто несокрушимое и вечное, но оно утекало сквозь пальцы, как само Время. Когда-то превеликим напряжением сил ему удалось разрушить все планы Геракла и уничтожить его самого — но искры разлетелись во все стороны и сияли все эти долгие годы, ежеминутно грозя пожарами. Троянская война была триумфом, который невозможно было принизить или замолчать, — но сколоченный им союз распался там же, на берегах Скамандра, едва только отзвенели мечи: поделив добычу, все расползлись по логовам. И никому из них эта война не принесла удачи. Агамемнон, на которого Нестор возлагал большие надежды, которого, стоя за его спиной, намеревался сделать правителем всей Эллады, был убит собственной женой и ее любовником. Одиссей бежал в неизвестность. Остальные кончили не лучше. Все вернулось к прежнему — к скопищу то и дело схватывавшихся в кровавой грызне царьков крохотных государств. Идеи Нестора не возымели действия то ли измельчали властители и не в состоянии были эти идеи воспринять, то ли… Отважиться на логическое завершение этой мысли он не мог.

Очень хотелось бы о многом забыть: что Тиндарей — отец Елены, Клитемнестры, Кастора и Полидевка, верный сподвижник Нестора, — обязан троном Гераклу. Что сам он, Нестор, шагнул во взрослую жизнь спутником Геракла, участником похода аргонавтов. Но впоследствии честолюбие и зависть разгорелись в сердце, выжигая его начисто, превзойти старшего товарища в подвигах и славе хотелось нестерпимо, и не стало у Геракла врага яростнее и непримиримее Нестора, и его молодость забылась накрепко не только им, но и всеми остальными. Даже беспристрастные авторы, писавшие об аргонавтах и начале славных дел Геракла, не помнили, что Нестор Многомудрый — былой сподвижник Геракла и не последний из аргонавтов. Может