Шрифт:
Закладка:
На этом фоне уникальность процесса Раймона Дюрана становится заметной не только по причине совершенно ясного и недвусмысленного обвинения, выдвинутого против него. В регистре Парижского парламента оказался в малейших деталях описан сам состав его преступления, т. е. события, происходившие под покровом ночи в спальне господина прокурора. Вот что в действительности рассказал Перро Фавареск столичным судьям, собравшимся выслушать его 30 июля 1333 г.:
И заявил, поклявшись [в том], что однажды ночью,… когда его хозяин лежал в постели в доме его матери в Вильфранше, он (Перро. – О. Т.), по приказу своего господина, долго массировал ему ноги и член, который от этого сильно напрягся. А после, однажды воскресным вечером, во время прошлогоднего поста…, когда он раздел и уложил своего хозяина в постель… и хотел покинуть его, дабы и самому лечь спать…, господин окликнул его и велел, чтобы он разделся и лег с ним [в постель] полностью голым. Он решительно отказывался, но в конце концов согласился, подчиняясь приказу хозяина, раздеться и лечь [в постель] со своим господином полностью голым. И как только он лег, его хозяин навалился на него и [начал] целовать и крепко обнимать. И залез на него [верхом], как если бы [Перро] был женщиной, и просунул свой эрегированный член ему между ног, поближе к гениталиям, и начал двигать им взад и вперед, как если бы находился с женщиной. И гладил его бедра и терся о них членом, и [происходило это] против воли [самого Перро][548].
Не менее подробно оказался представлен в показаниях Фавареска и разговор, который состоялся у него «примерно через три дня» с Бернардо де Монжё:
И когда упомянутый Бернардо вернулся [в Вильфранш], они вместе отправились поразвлечься на луг, [принадлежавший] этому Раймону [и расположенный на берегах] реки Аверон, около Вильфранша. И тогда упомянутый Бернардо спросил у него (у Перро. – О. Т.): «Если Господь тебе помогает, скажи мне правду, и будь ты повешен, если не скажешь. [Наш] господин совал тебе между бедер свой член, как он это делал со мной?». И [Перро] ответил, что да. И упомянутый Бернардо рассказал ему, что их хозяин забавлялся с ним подобным образом три раза. И заявил ему Бернардо, что это является великой ересью и ужасным преступлением[549].
Думается, что в столь откровенных подробностях сексуальных контактов мэтра Дюрана с двумя его слугами и крылась причина того, что его дело оказалось не только включено в текущий регистр уголовных дел парламента, но и дополнительно скопировано в сборник «Признания уголовных преступников и приговоры, вынесенные по их делам», составленный секретарями суда Этьеном де Гиеном и Жоффруа де Маликорном. При полном отсутствии законодательной базы и иных, более или менее полных записей схожих прецедентов материалы процесса Раймона Дюрана представляли собой особую ценность, поскольку на них можно было бы впоследствии ссылаться как на уже готовое решение[550].
Возникает, однако, закономерный вопрос. Почему Перро Фавареск и Бернардо де Монжё не побоялись обратиться в суд? Ведь и их самих вполне могли привлечь к уголовной ответственности за соучастие в преступлении, которое каралось смертной казнью через сожжение[551]. Тем не менее, как мы помним, в материалах дела они проходили как свидетели и были отпущены на свободу после почти двух лет пребывания в тюрьме Шатле (с 30 июля 1333 г. по 1 апреля 1335 г.).
Французские правовые источники, к сожалению, не дают нам ни малейшей подсказки относительно того, проводилось ли в судах королевства четкое разделение подозреваемых на активных и пассивных гомосексуалистов. Тем не менее, законодательство других европейских стран подтверждает, что подобная практика действительно существовала. Собственно, уже римское право предусматривало в два раза менее тяжкое наказание для тех, кого принудили к противоестественным сексуальным отношениям[552]. Автор «Пенитенциалия Беды» (VII в.) считал необходимым карать активных содомитов четырьмя годами поста (или семью – в случае рецидива), но для «молодых мальчиков» предлагал на выбор 40 дней поста или чтения псалмов[553]. Еще более мягко относился к пассивным гомосексуалистам Регинон Прюмский (около 840–915): длительность покаяния для них должна была равняться, по его мнению, не году, но всего семи дням[554]. Что же касается светского законодательства, то схожие меры предусматривала, к примеру, вестготская «Книга приговоров»:
Однако же тот, кто подвергнется этому ужасному позору, либо претерпит его не по воле своей, но принужденный против своего желания, сможет быть освобожденным от обвинения, если сам предстанет обличителем этого гнуснейшего злодеяния[555].
Более мягко относились к пассивным гомосексуалистам и в Италии XIV–XV вв.: здесь их не отправляли на костер, как было принято при наказании за содомию, а всего лишь отрезали им нос и выставляли на публичное осмеяние[556].
Возможно, сама идея обращения в судебные инстанции в случае принуждения к гомосексуальным отношениям возникла в средневековой Европе не без влияния трудов Петра Дамиани, полагавшего, что любой человек, будучи не в силах самостоятельно признать грех содомии, должен обратиться за советом и поддержкой к своим ближним, которые и укажут ему на его заблуждение[557]. Этими «ближними» для Раймона Дюрана в каком-то смысле и стали его слуги, подавшие на него официальную жалобу, а также его коллеги по парламенту, рассматривавшие данное дело. Слухи об увлечениях господина прокурора, которые, вероятно, ходили по Вильфраншу, быстрая реакция на поступивший донос сенешаля Руэрга Риго де Бедюэ, согласованные и ни разу не изменившиеся даже в малейших деталях показания свидетелей, а также бегство мэтра Дюрана из Парижа в разгар процесса над ним – все это служило косвенными доказательствами его виновности. Однако то, что Перро Фавареск и Бернардо де Монжё сами заявили об имевшемся в отношении них сексуальном насилии, полностью снимало с них самих обвинение в склонности к мужеложеству.
Как я уже упоминала, процесс Раймона Дюрана так и остался незавершенным. Более того, мы, к сожалению, не узнали и уже никогда не узнаем, о чем он сам поведал своим коллегам в Парижском парламенте или в суде столичного официала; его показания в регистре отсутствуют. И все же материалы этого дела дают нам редкую возможность не только выяснить, насколько подробно в суде можно было рассказать
