— Потом, не отвлекай! Надо перезапустить, пока инерция не погасла… Вот, всё, а вы боялись!

Мораториум клацнул, зажужжал и снова начал набирать обороты. Теперь он не воет и не светится.

— Уф, успела! — сказала Крисса, слезая.

— А могла не успеть? — спросила Аннушка.

— Ну, небольшой риск был, — призналась девушка. — Если бы основной маховик остановился, то не факт, что удалось бы его запустить без синхронизации с другими.

— То есть ты рисковала всеми нами?

— А что, у тебя дофига вариантов? — тут же окрысилась девчонка. — Ну, давай, скажи, что бы ты сделала, раз такая умная! Если бы я не вытащила кристалл, машинка бы уже через пару дней сдохла, и тогда её вообще хрен кто починит! Запчасти к ним в магазине не купишь!

— А теперь не сдохнет? — уточнил я.

— Какое-то время, — вздохнула Крисса. — Не знаю, как долго, мне нечем замерить поток. Но вам стоит что-то придумать, потому что эти штуки могут работать почти вечно, но только в нормальных условиях. Здесь — такие ненормальные, что дальше некуда.

— Есть идеи?

— Не-а. Я, блин, мало пока знаю. Что можно за два года понять? Ты бы видел, дылда, сколько там книг! Я и одной полки ещё не осилила. Чего бы вам у Лейхерота не спросить? Он как раз где-то в Библиотеке должен быть.

— Обдумаем, — кивнул я, — он тебе как вообще, в целом? Два года спустя?

— Ну, — задумчиво почесала курносый нос Крисса, — такое. Я его мало видела, на самом деле. Временной лаг же. Лейхерот уедет по делам на день, а у меня три месяца проходит. Ну, условно говоря, там нелинейная функция и вообще всё сложно. Так что он давал мне задания, потом проверял, несколько дней гонял по материалу, читал лекции, и, самое клёвое — устраивал практику с артефактами! Прикинь, он давал мне их разбирать и вообще не парился, типа я что-то поломаю! Но я и не поломала.

— Ты умничка, — похвалил её я, — но мне сейчас интересен Теконис как человек. Можно ему довериться с нашей проблемой, или он нас продаст кому-нибудь?

— Блин, дылда, не знаю. Они там все себе на уме, а я не так чтобы хорошо разбираюсь в людях. Я больше по железкам, извини. Меня он не обижал, и, как по мне, не Доктор Зло из комиксов. Хотя выглядит как раз как он. Вы знаете, что на самом деле у него нет глаз?

— Не знаю, — сказал я. — Это как вообще возможно?

— Знаю, — ответила Аннушка. — Мне Мелехрим говорил. Лейх потерял свои синие глаза, когда перестал быть корректором. Он единственный, кому удалось сбросить это проклятие. Я не знаю, как, но знаю, что цену он заплатил чудовищную, глаза — так, мелочь. Мелех не простил ему этого, с тех пор их пути разошлись.

— Но он же…

— Да, ведёт себя как зрячий. Он и есть зрячий, просто видит не глазами, воспринимая мир на уровне фрактальной основы. Это, надо думать, даёт ему удивительные возможности, но и многого лишает. Не уверена, что того, кто видит вместо людей динамическое сплетение линий, идущих из прошлого в будущее, можно в полной мере считать человеком. Но, может оказаться, что у нас просто не будет других вариантов.

— Что за кубик ты вытащила? — спросил я, рассматривая тяжёлый мутноватый кристалл неприятного жёлтого цвета с багровыми нитями в структуре.

— Я, блин, не знаю, как это правильно назвать. Вообще-то все мораториумы выращивают в себе инкумбы, это типа такой термин для переведённой в твёрдую многомерную форму первоматерии. Так что, формально, это, наверное, тоже инкумб. Но фигня в том, что вот такие, большие многосоставные мораториумы создавались для выращивания… Они как бы… Блин, с чем бы сравнить, чтобы вы поняли… А, вот! Мораториум как турбина в потоке времени. Ну, то есть, и время не поток, и они не турбины, я просто для наглядности, понятно?

— Более-менее, продолжай, — подбодрил её я.

— Древнюки-предтечи ставили их комплектом, по два, три и более… Точнее, блин, это всегда одна штука, просто… Ну, как винт! У него может быть две, три или десять лопастей, но это всё равно один винт, да? Вот, мораториум этот, начав работать, разворачивался поперёк потока времени… То есть, правильнее сказать, поперёк фрактального вектора…

— Не пытайся передать словами то, для чего слов нет, — успокоила раскрасневшуюся Криссу Аннушка. — Объясняй, как умеешь.

— Ну, вот, они такие хренакс — и поперёк! Получается ромашка локалей, время начинает на них давить, пытаясь развернуть обратно вдоль потока, и они, как турбина, преобразуют это давление через вращение в энергию, сжимая время в кристалл инкумба. Как электричество в батарейку типа. Предтечи потом вынимали кристаллы и совали в свои маяки, которые за счёт сжатого времени стабилизировали Мультиверсум, не давая фракталу расплетаться и превращаться в спутанный клубок, как сейчас. Поэтому тогда все эти мультисрезовые линии фигачили как одна, а сейчас нет, развалились нафиг.

— То есть, — уточнила Аннушка, задумчиво глядя на кристалл, — это и есть те штуки, на которых работают маяки? Они же стоят… Даже не знаю, сколько. Их тупо не бывает. За последние столько народу перебили…

— Не, блин, в том-то и дело, что не они! Те голубенькие и прозрачненькие, а этот, видишь, как мочу больного поросёнка заморозили. Это потому, что тут вы, синеглазые.

— То есть мы больные поросята?

— Не в этом смысле… А, ты шутишь? Ну, ладно тогда. Тут как бы фишка в том, что в вас невыносимо дофига «кровавого сенсуса». Это Лейхерот его так называет, не я, извини. Фокусы коллапса набирают его, когда срез гибнет, и, если их оттуда забрать, то так и носят в себе, пачкая этой дрянью всё вокруг.

— То есть, — сообразил я, — эта древняя штука работала как машина для производства льда, всасывала и замораживала в себе время?

— Ну, натурально так! Молодец, дылда, вдуплил. А вы типа херак туда ведро дерьма пополам с кровью. Ну вот она и пошла в разнос, пытаясь сделать лёд из говна. Только без обид, ладно? Мне-то пофиг, что вы корректоры, вы в этом не виноваты, я чисто