красноречивые взгляды, без слов говорившие: «Зачем ты привел ее сюда?»

Я предпочел сделать вид, что ничего не замечаю.

Когда с первой могилой было покончено, Штейнберг сунул руку в карман – я испытал удовольствие сродни садистскому, заметив, как его лицо искривилось от боли: он забыл, что несколько часов назад я вывихнул ему руку (при условии, что это был вывих; не исключено, что всемилостивый Господь позволил мне сломать ему одну-другую фалангу). По-прежнему молча он достал новую бумажку, показал ее сопровождавшим его парням, и наш скромный корабль дураков снова пустился в плаванье по морю мертвых. Второй памятник был из черного камня, и на нем золотыми буквами было выгравировано: «Рахиль Абекассис, 1986–1997, дочь Сарит и внучка Йосефа и Малки. Преждевременная смерть отняла у нас свет наших очей».

Молодые люди проделали ту же работу, и мы следом за похоронной тележкой двинулись к выходу. Я помог парням погрузить черные мешки в машину, и только тогда повернулся к Штейнбергу:

– Примерно через три часа.

– Я буду в конторе.

– Если ваш приятель очухается, отправьте его в травмпункт, пусть проверит голову.

– А кассета?

– Когда вернусь.

Жаки и Агарь сели на переднее сиденье, а мне пришлось устроиться сзади, рядом с нашим горестным грузом. Они не перекинулись со мной ни словом. Так уж повелось: все высоко ценят человека, делающего грязную работу, но никто не приглашает его на ужин.

К институту патологической анатомии мы приехали в три часа ночи. Доктор Гиснер ждал нас на стоянке. Худенький, в зеленом халате, он источал жизнелюбие человека, только что уволенного с работы, а по возвращении домой обнаружившего, что квартал, в котором он жил, смыло цунами.

– Мне самому не верится, что я это делаю.

– Мне тоже не верится, что ты это делаешь.

– Кто эти люди?

Я хотел соврать. Не потому, что в этом была потребность, а просто следуя принципу разделения ответственности. Но доктор не заслуживал обмана.

– Жаки со мной работает. Агарь – мать одной из девочек.

– Прекрасно. Свидетели – это именно то, что нам нужно.

Рядом с ним стояла тележка, похожая на ту, что мы использовали на кладбище, только начищенная до блеска. Я подошел к задней двери фургона и, спустя минуту сообразив, что добровольных помощников не найдется, сам вытащил оба мешка. Доктор Гиснер взялся за ручки тележки и покатил ее внутрь. Мы миновали два коридора и очутились возле двери с табличкой «Рентгеновский кабинет».

– Вы оба ждите здесь. Джош пойдет со мной.

Он в первый раз обратился к Жаки и Агари, которые послушно сели на скамью. Меня всегда удивляет, что самые отчаянные бунтари вмиг начинают вести себя как паиньки, стоит им услышать приказ врача. Откуда такое уважение к людям, профессиональное мастерство которых заключается в том, чтобы советовать пациенту, перенесшему инфаркт миокарда, есть меньше жирного?

Мы с Гиснером завезли тележку в рентгеновский кабинет. Он протянул мне хирургическую маску, такую же надел на себя, натянул резиновые перчатки и начал копаться в первом мешке. Через десять минут он вытащил оттуда кость, отпилил кусочек, положил на свинцовую пластину и сунул под аппарат. В другом конце комнаты находилась стеклянная перегородка. Мы встали за ней, и он нажал кнопку. Затем мы вернулись к аппарату, и он проделал те же действия со вторым трупом. Пока проявлялась пленка, он нашел в ящике стола пачку «Кэмела» и закурил.

– Не знал, что ты куришь.

– Четыре года не притрагивался к сигарете.

С окурком в зубах он вытащил снимки из проявочной машины и укрепил на негатоскопе. Даже мой неопытный глаз распознал хрупкие запястья детских ручек.

– Принеси мне атлас со стола.

– В путешествие собрался?

– Идиот, медицинский атлас! Это толстая книга с иллюстрациями. Авторы – Грейлих и Пайл, два рентгенолога.

Через минуту я нашел книгу в светлом переплете с огромным количеством фотографий, представлявших собой рентгеновские снимки рук разных размеров.

– Из этой книги ты узнаешь, сколько лет было девочкам на момент гибели?

– Да.

– Каким образом?

Он окинул меня удивленным взглядом. Обычно я мало интересовался его методами, концентрируясь на результатах.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Я хочу знать, какова величина погрешности.

– Очень незначительная.

– Ты уверен?

– У новорожденных младенцев ладошки большей частью состоят из хрящей. С возрастом хрящевые ткани превращаются в костные.

– И когда этот процесс заканчивается?

– Примерно лет в девятнадцать. До тех пор возраст можно вычислить по количеству костной ткани. Хрящ на рентгеновском снимке не виден, поэтому сделать расчет легко. Существует еще один метод, основанный на окостенении черепа, но он менее точен.

Он достал из кармана халата циркуль и карандаш и сделал на снимках замеры. Потом подошел к книге и начал ее листать, пока не нашел соответствующую фотографию.

– Им обеим было по одиннадцать лет, – не глядя на меня, сказал он.

– Ровно одиннадцать?

– Что значит – ровно? Им было по одиннадцать лет.

Он взял стул и сел напротив меня:

– Выходит, твоя теория – это не просто теория.

– Да.

– Почему это так важно?

– Я был обязан удостовериться. Теперь, когда ты подтвердил, что он по два года держал их у себя, я впервые получил доказательство того, что девочка еще жива. Мало того, я точно знаю, когда он похитит следующую жертву. Все это косвенные улики, но пока и их хватит, чтобы получить у судьи ордер.

– То есть ты оказал услугу Кравицу.

– Как обычно. Он, конечно, воротил нос от этого дела как от безнадежного, но в действительности хотел, чтобы я им занялся.

– Когда ты ему расскажешь?

– Еще не решил.

– А что собираешься делать дальше?

– Прежде всего верну останки на место, пока на кладбище не появились посетители.

– Ты мне не ответил.

– Я знаю.

Мы снова упаковали наш жуткий груз и вместе с ним молча прошествовали мимо Агари и Жаки. По нашим лицам они поняли, что лучше не задавать лишних вопросов. Я погрузил черные мешки в машину, а доктор Гиснер, мгновение поколебавшись, сделал нечто совсем для него не характерное: подошел к Агари, взял ее за руку и долго не отпускал. Затем развернулся и, не говоря ни слова, исчез внутри здания. Она растерянно смотрела на меня, ожидая объяснений.

– Обеим мертвым девочкам было по одиннадцать лет.

– Не понимаю…

– Как и твоя дочь, они были похищены десятого августа, когда им было по девять.

Жаки сообразил первым. «О господи, значит, это правда!» – тихо пробормотал он и уселся на асфальт. Агарь переводила взгляд с него на меня, с меня на землю, потом снова на меня, пока до меня не дошло, что я должен произнести эти ужасные слова