— Многие пытались, — сказал я.

— Мы пробовать не собираемся, — сказал он. — Вы уже доказали, что очень устойчивы к такого рода вызовам.

— Тогда в чем же ваш путь?

— «Устранить» не тождественно «уничтожить», — сказал он. — Мы предлагаем вас просто изъять.

— Куда?

— В наше время, разумеется.

Смелые, однако люди, и сильные духом. Не боятся, что я и там им все испорчу.

Или они справедливо считают, что в своем времени справиться со мной будет легче. Сначала изъять, а потом уже уничтожить.

Хороший план, мистер Фикс.

— И что у вас там за время?

— Обычное, — сказал он. — Люди живут, занимаются своими делами, как и везде. Уверен, что вы с вашими талантами будете весьма востребованы и займете достойное место в нашем обществе.

— Место лабораторной крысы?

— Ваш феномен важен здесь, в прошлом. В настоящем, полагаю, его влияние будет минимально.

— Если не считать того, что ваше настоящее для кого-то тоже является прошлым, — сказал я. — И они не явятся по мою душу.

— Это весьма маловероятно, — сказал он. — В нашем времени наличие провальней не зафиксировано.

Допустим, нашествие провальней связано с хроноштормом, который они в своем времени уже пережили, поэтому спонтанно, как я, в их эпоху никто не проваливается. Но машину времени-то, уже существующую в этой линии, они куда дели?

Или их потомки решили, что все вообще норм и не собираются ничего менять?

— Понимаю, что не могу настаивать на ознакомительной экскурсии, — сказал я. — Но вы бы хоть открыток каких-нибудь показали? На основании чего я должен принимать такое судьбоносное решение?

— На основании того, что этим вы спасете многие жизни? — вопросил он. — На основании того, что это прекратит охоту, развернувшуюся на вас здесь, и вы перестанете жить в шкуре загнанного зверя? Разве этого недостаточно? Чего вы опасаетесь, Василий? Я же не застрелиться вам предлагаю.

— И на том спасибо.

— Простите, но я не понимаю ваших терзаний, — сказал он. — Вы провели здесь не так много времени, чтобы к кому-то привязаться. На вас охотятся, вас постоянно пытаются убить. Разве для вас может быть время хуже, чем сейчас?

Звучало вот это вот все довольно логично, если бы не подозрения, что они попытаются ликвиднуть меня уже в своем времени. Ну, просто чтобы под ногами не путался.

Допустим, просто допустим хотя бы на мгновение, что кураторы играют честно и не собираются меня убивать? Что я теряю при этом раскладе? Еще раз придется начинать все с нуля, на этот раз в совершенно незнакомом мне обществе… Это неудобно, но не смертельно, в отличие от нахождения здесь.

А какие еще минусы?

В баре было душновато, и куратор вспотел. Машинально он вытер лоб рукой, и вместе с потом поплыл и его обильный автозагар, под которым проступили какие-то линии.

— Опа-опа, — сказал я.

— Простите? — не понял он.

До него так и не дошло, что происходит, пока я не взял салфетку, перегнулся через стол и потянулся к его лбу. Он попытался отшатнуться в последний момент, но не тут-то было. Встав со стула, одной рукой я схватил его за затылок, а другой, и мне для этого потребовалось всего несколько движений — стер автозагар с его физиономии.

Значит, не показалось.

На лбу куратора Ивана (у нас другая система имен, но вы называйте меня так) был вытатуирован знак радиационной опасности.

Такой же, как у ребят с бластерами и в серебристых комбинезонах, которые ну прямо совершенно не пытались меня убить всего пару дней назад.

Глава 40

Это была идеальная позиция для того, чтобы свернуть ему шею. Всего-то и надо было, что руки немного переставить, потом одно резкое движение, отработанное за годы практики до полного автоматизма, и поминай, как звали.

Но я не такой. Не в том смысле, что вообще не такой и головы людям больше не сворачиваю, конечно. Сворачивание голов напрашивающимся на это людям решает множество проблем, как бытовых, так и философских, а также значительно экономит патроны, но если тебе нужна информация, то лучше, пожалуй, пойти другим путем.

— Вы что вытворяете? — возмутился куратор.

— Уже ничего, — я убрал от него руки и сел на место. Судя по его реакциям и прочей моторике, он вряд ли боец, а значит, вернуться в исходную для скручивания шеи я всегда успею. — Не желаете ли объясниться?

Он потер лоб.

— А что, собственно говоря, я должен объяснить? — поинтересовался он. — Вы татуировок никогда не видели?

— За свою долгую и полную приключений жизнь я видел множество татуировок, — сообщил я. — Иногда даже и на лбу. И я успел убедиться, что татуировка у человека на лбу, как правило, свидетельствует, что с ним что-то не так. Либо с ним, либо с обществом, в котором он вращается.

— Сделал ее по молодости, — сказал он. — Просто дань моде. В нашем времени многие с такими ходят.

— Интересная у вас мода, — сказал я, не поверив ему ни на йоту. — А если перейти в режим максимальной открытости?

— Почему вы думаете, что я вам лгу?

— У вас глаз дергается, — сказал я. — И уголок рта дрожит.

— Ничего подобного, — сказал он и несколько раз моргнул.

— Не помогает, — сказал я. — Послушайте, Иван, или как вас там. Вы хотите договориться, я хочу договориться, но мы не сможем вести переговоры, если один из нас, и я даже не буду показывать пальцем в вашу сторону, о чем-то там темнит. Мне подобная стратегия не близка. Я вам могу объяснить, почему я занервничал. Все дело в том, что ребята с такими же модными татуировками всего пару дней назад принимали весьма деятельное участие в очередной попытке проделать не предусмотренные отверстия в моем теле.

— Мы никого не посылали, — сказал он, и похоже, что на этот раз он не лгал.

Просто недоговаривал.

— Значит, еще пошлете.

— Здесь и сейчас мы можем этого избежать.

— Не можем, — сказал я. — Это событие уже произошло.

— Будущее способно меняться, — сказал он. — При