— Отис, — медленно начинаю я. Эти выразительные голубые глаза, обрамленные великолепными, густыми, вьющимися ресницами, сразу же останавливаются на мне. Он медленно моргает. Могу я просто сказать, что я его ненавижу? Ни по какой другой причине, кроме того факта, что у него ресницы, за имитацию которых я — мои родители, каждый месяц плачу хорошие деньги.

— Грета, — отвечает он мягким тоном.

— Я хотела бы извиниться, — начинаю я медленно, обдуманно, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал искренне, а не раздраженно. Серьезно, как кто-то может быть таким привлекательным без особых усилий? Это отвратительно.

— За что? — спрашивает он, как будто я причинила ему боль более чем одним способом.

Я показываю на свое лицо.

— За то, что разбила твой нос о дверь. Но для протокола…

Он поднимает руку и тычет в меня пальцем.

— Остановись прямо здесь. Ты не можешь извиниться, а потом сказать «но». Это буквально сводит на нет цель извинения, если ты собираешься оправдывать свои действия.

Прикусив внутреннюю сторону щеки, я считаю до трех.

— Да, ну, я пытаюсь объяснить свое поведение, а не оправдывать его.

— Разве я просил объяснений?

Я таращусь на него, разинув рот.

Он понимающе кивает и высокомерно заявляет:

— Верно, я этого не делал. Тем не менее, я великодушный человек, поэтому приму твои извинения.

— Я отменяю их, придурок, — огрызаюсь я.

— Ты не можешь взять свои извинения обратно. Сожаления постоянны. Как только они окажутся там, они будут там.

Я размахиваю рукой, хватаю воздух пять раз, затем притворяюсь, что запихиваю каждую букву обратно в рот.

— Я беру все на себя, принцесса, — это звучит раздражительно, но мне все равно. Я беру одну из своих сывороток с раковины, энергично наливаю немного на ладонь, затем тру руки друг о друга, прежде чем нанести ее.

— Извинения могут быть отменены, когда получатель ведет себя как полный придурок, как ты только что продемонстрировал.

— Я — придурок? Я — придурок?! — Отис пронзительно кричит, его тон заставляет Рэйвен страдальчески мяукать. — Ты та, кто вел себя так, как будто меня не существовало всю ночь!

Я поворачиваюсь, чтобы бросить на него многозначительный взгляд, и усмехаюсь.

— Что ты хотел, чтобы я сделала? Бросилась на тебя? Оседлала тебя прямо здесь и сейчас? Я уверена, что мой папа был бы рад увидеть, как я станцую с тобой приватный танец.

Его брови сводятся вместе, и он поджимает губы. Я могла бы поклясться, что почти вижу румянец на его щеках. Мне это почудилось? Потому что я чертовски в этом уверена.

— У длинноногой брюнетки есть чувство юмора. Харди-хар-хар, — он отбрасывает волосы с лица и бесцельно жестикулирует в воздухе, его глаза сурово сверкают. — На самом деле, небольшое предупреждение было бы неплохо.

Я роюсь в своей косметичке и быстро и аккуратно наношу средства.

— Предупреждение?

— Да, что ты была дочерью тренера, знаешь ли, — он запинается на слове дочь.

— И ты должен был сказать мне, что ты квотербек, — я такая же насмешливая, если не больше.

— Обычно я не обязан, — перевод: люди узнают его, потому что он знаменит. Я бы сочла его самоуверенным, если бы у этого утверждения не было оснований.

— Кроме того, чтобы это изменило? Ты бы позволила мне остаться на ночь? Или я бы, по крайней мере, получил прощальный поцелуй у двери?

— Пожалуйста, я бы вышвырнула тебя быстрее, — я украдкой бросаю взгляд, чтобы увидеть, как он хмурится, и не могу удержаться от хихиканья.

— Извини меня, но любому должно быть так повезло находиться в моем присутствии. Я имею в виду, что люди любят меня. Я выиграл единственного Хейсмана, который когда-либо был у этой школы.

— Боже, боже, боже, у кого-то определенно большая голова.

— Ты прекрасно знаешь, какая у меня большая голова, — напевает он.

Я делаю паузу в своей задаче, чтобы бесстрастно взглянуть на него. Единственная трещина в моем фасаде — это то, как я облизываю губы, мой рот вспоминает, как он так хорошо вписался в него.

Он явно не смотрит на меня, уставившись на Рэйвен, когда говорит громче, более четко.

— Кроме того, что такого плохого в том, чтобы быть квотербеком?

— Я могла бы спросить тебя о том же самом. Что такого плохого в том, чтобы быть дочерью тренера?

Он брызжет слюной и вскидывает руки вверх.

— Кроме того факта, что я собираюсь остаться на скамейке запасных до конца своей карьеры в колледже?

— Это если мой отец узнает. Чего он не сделает, потому что зачем ему это? — я не упоминаю, что моему отцу тоже, вероятно, было бы все равно. Сначала он мог разозлиться, но потом справлялся с этим и прятал пачку презервативов в моем комоде, опасаясь еще одного испуга от беременности.

— Но это то, зачем мы здесь, чтобы поговорить. Если мы продолжим видеться друг с другом…

Пронзительный звонок прерывает объяснение Отиса. Рэйвен подпрыгивает от неожиданности и спрыгивает с его колен, устав от чрезмерного шума. Отис наклоняет голову в знак извинения, отвечая на звонок.

Я все еще сбита с толку, мой рот широко открыт в шоке от его незаконченного предложения. Хорошо, что я не подвожу глаза, когда он говорит это дерьмо, иначе я бы определенно облажалась.

— Моника? Ч-что случилось? Почему ты плачешь? Я не могу понять тебя, когда ты поешь йодль. Не могла бы ты сделать глубокий вдох и успокоиться, пожалуйста? — он делает паузу. — Ладно, ты должна взять себя в руки. Мама не ведет себя как стерва и, если я еще когда-нибудь услышу, как ты ее так называешь, я собираюсь…

Еще одна пауза, и он раздраженно дергает себя за волосы. Я бы поспорила на кучу денег, что Моника — его младшая сестра.

— Моника, если… Моника, я клянусь… Заткнись и послушай меня. Зачем ты звонишь мне, а потом не слушаешь? Если мама говорит, что ты не можешь выходить, значит, ты не можешь выходить. Точка. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

После двухсекундной задержки он разражается лающим смехом.

— Ты не в своем уме, если думаешь, что я собираюсь это сделать, — осознав, насколько представительным он выглядит перед аудиторией, Отис смотрит на меня и вздыхает. — Слушай, Ика, мне нужно идти. Я занят. Но просто успокойся. Когда я приеду домой на Рождество, я, ты и Катя пойдем куда-нибудь и будем веселиться до двух часов ночи, если это то, что сделает тебя счастливой. Просто сиди пока смирно и перестань так усложнять жизнь мне и Кэтти. И ради всего святого,