– Блестящая идея, – согласился Загорский. – Впрочем, кто помешает похитителю продать и копию, и оригинал, который выдают за копию, и получить тем самым двойную выгоду? Или даже и того чище – взять и сделать несколько копий Джоконды, и продать их разным людям как оригинал.

– Ну, это вряд ли, – усомнился мэтр Беру. – Ведь это в конце концов станет известно.

– Станет, – согласился Нестор Васильевич, – непременно станет. Но далеко не сразу. Обладатели копий, которые они считают за оригиналы, вряд ли начнут хвастаться своим приобретением налево и направо, тем более сейчас, когда картину активно ищут. А за это время похититель соберет все денежки и переберется куда-нибудь подальше от Франции, а то и просто покинет Европу.

Ганцзалина заинтересовал вопрос, сколько же это получится денег, если продавать копии.

– Предположим, что наш похититель или тот, кто заказал похищение – человек осторожный и ограничится, например, тремя копиями, – отвечал действительный статский советник. Плюс оригинал, итого выходит 4 картины. Американская «Вашингтон пост» в своем недавнем материале оценила «Джоконду» в пять миллионов долларов. Умножить на четыре – получается 20 миллионов долларов или 40 миллионов рублей. Деньги, достаточные для того, чтобы даже самый взыскательный человек чувствовал себя комфортно до конца своих дней.

Китаец задумчиво вертел в руках бокал, что-то подсчитывая.

– Это если вор сделает три копии, – сказал он наконец. – А если делать, например, сто копий? Можно получить пятьсот миллионов долларов!

Загорский улыбнулся. Он не хочет огорчать Ганцзалина, но таких денег за картины получить не удастся при всем желании. Хотя бы потому, что в мире едва ли найдется сто человек, готовых выложить за «Джоконду» по пять миллионов долларов. Нет-нет, три-четыре копии, много – пять. Однако и это такой куш, за который многие бы, не задумываясь, рискнули головой.

Ошеломленный Беру, слушая этот разговор, молча переводил взгляд с Загорского на Ганцзалина и обратно.

– М-да, – произнес Загорский задумчиво, – все это очень интересно. Однако, мэтр Беру, перейдем к делу. Знаком ли вам художник, который делал репродукцию с «Джоконды»?

Беру только головой покачал: нет, совершенно незнаком, в первый раз он увидел его в Лувре.

– Это разумно, – кивнул головой Загорский. – Привезти художника из другого города, чтобы никто его не узнал, а когда он выполнит работу, отослать назад.

– Или убить, – сказал Ганцзалин.

– Или убить, – согласился действительный статский советник. – Хотя, я думаю, наш похититель едва ли промышляет убийствами.

– Я бы на его месте убил, – сказал Ганцзалин.

– Ну, ты известен своей кровожадностью, – улыбнулся Загорский. – Но все-таки будем надеяться, что он жив, это пока единственная доступная нам нить к похитителю. Скажите, мэтр Беру, вы запомнили внешность художника, который копировал Джоконду?

Тот пожал плечами: разумеется, запомнил, он же профессионал. В таком случае, не будет ли мэтр так любезен написать для них потрет этого художника по памяти – разумеется, в реалистической манере?

Беру не стал чиниться и немедленно согласился.

– Моя такса – 100 франков за портрет карандашом и 500 – маслом.

– Маслом нам не нужно, – быстро сказал Ганцзалин. – Пишите карандашом, но чтоб похоже.

Художник посмотрел на Загорского. Тот развел руками – пусть будет карандашом, тем более, карандашом быстрее.

– Но это моя обычная такса, – тут же уточнил художник. – Учитывая срочность и обстоятельства дела, придется ее удвоить.

Такое уточнение совсем не понравилось Ганцзалину. Он сердито засопел и смерил мэтра суровым взглядом.

– Двести – это дорого, – сказал он недовольно. – Мы поищем другого художника, подешевле.

Загорский рассердился: о чем он говорит? Только мэтр Беру видел загадочного копииста, следовательно, только он может нарисовать его портрет, неважно – дорогой или дешевый. При этих словах художник встрепенулся.

– А ведь вы правы, – сказал он, – я об этом как-то не подумал. Учитывая все обстоятельства, мне следовало бы запросить пятьсот франков, или даже…

– По рукам, – быстро перебил его действительный статский советник. – Но портрет мне нужен уже сегодня до вечера.

Беру кивнул: портрет будет готов через час. Ганцзалин посмотрел на него с неожиданным уважением: почти сто семьдесят рублей за час работы! Его господин получает такие деньги за неделю трудной и опасной службы. Вероятно, у мэтра Беру кто-то из предков был китайцем, иначе чем еще объяснить его удивительную ловкость?

– Никаких китайцев в роду у меня не было, – категорически объявил Беру. – Я чистокровный француз, а французы умеют обращаться с деньгами.

Художник не обманул – спустя час он передал им карандашный портрет неизвестного, получил свои пятьсот франков, откланялся и ушел. С листа на них глядел человек лет сорока, с прямым длинным носом, безумными голубыми глазами, вздыбленной прической, оттопыренными ушами, рыжеватыми усами и рваным клочком бороды на подбородке.

– Вот, значит, каков наш живописец, – задумчиво сказал действительный статский советник, внимательно изучая портрет. – В лице видна типичная одержимость творческого человека, такой, пожалуй, может воспроизвести любую картину из существующих на земле. Ты не находишь, Ганцзалин, что он похож на Ренуара?

Помощник, который все еще переживал за пятьсот франков, которые господин отдал жуликоватому галлу, называющему себя художником, проворчал, что, по его мнению, совершенно не похож.

– Кстати, о каком Ренуаре речь? – переспросил он спустя секунду.

– О французском художнике Пьере Огюсте Ренуаре, разумеется, или тебе известны еще какие-то ренуары?

Ганцзалин обидчиво заметил, что он совершенно разочаровался во французских художниках и ни с кем из них дела иметь не желает, будь они хоть трижды ренуары, и пусть даже их родители и все их родственники будут ренуарами.

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Загорский, сворачивая портрет в трубочку. – Ренуар будет значительно старше, ему сейчас около семидесяти. А это человек еще молодой. Кроме того, не стал бы Ренуар ввязываться в столь сомнительное предприятие. Видимо, это мастеровитый и даже талантливый портретист, но малоизвестный. Некоторые черты его лица указывают на повышенную нервозность. И это для нас очень хорошо. Человек этот, очевидно, плохо себя контролирует во всем, что не касается собственно живописи, и едва ли способен долго прятаться…

– Ну, хорошо, – перебил Ганцзалин его рассуждения, – портрет мы получили, а что теперь с ним делать?

Действительный статский советник, которого прервали на полпути, поглядел на помощника довольно хмуро. Если бы Ганцзалин дал себе труд немного подумать, он бы и сам мог ответить на этот вопрос. Сейчас они выступают как частные детективы, а в чем, по его мнению, сила частного детектива?

– Что он никому ничем не обязан? – спросил китаец.

Нет. Сила частного детектива в том, что он может использовать всю мощь бюрократической машины государства в своих интересах. Они отнесут этот портрет префекту полиции, тот велит его размножить, и его разошлют