толстым коврам бутиков, она демонстрировала всем, что не поддается давлению, и доказывала самой себе, что она сильнее страха. Выбор магазинов был стратегическим. О Марселе Роша не могло быть и речи. С тех пор как он, заметив ее на улице Варен, перешел на другую сторону, Сюзанна считала его трусом. К счастью, в других местах ей были рады больше. Как и другие парижанки, она придерживалась моды на облегающие жакеты с четкой линией плеч, сложные прически, яркий макияж и экстравагантные тюрбаны. Эти полосы ткани, маскирующиеся под вычурные шляпы, и перья куропаток, торчащие вверх, как угроза небу, стали боевыми шлемами тех, кто отказывался мириться с происходящим.

В элегантно приподнятом, увитом лентами тюрбане Сюзанна прогуливалась по району Оперы, двигаясь в сторону Больших бульваров на заносчиво-высоких каблуках. Город, лишенный автомобилей, был заполнен пешеходами, велосипедистами и конными экипажами. Уличный шум заглушался стуком обуви на деревянной подошве, которая заменила драгоценную кожу, реквизированную немцами. Сюзанна шла по бульвару Итальен. На углу ее внимание привлек фасад здания в стиле ар-деко, всю высоту которого занимала огромная афиша. Ярко-красными буквами на ней было написано название выставки: «Еврей и Франция». Этим было сказано все. Слово «Еврей», выполненное ивритоподобным шрифтом, резко контрастировало с твердыми, смелыми, массивными буквами, которые составляли слово «Франция». На плакате был изображен мужчина с длинной бородой, крючковатым носом и толстыми губами в молитвенном платке. Своими крючковатыми пальцами, похожими на когти хищной птицы, этот человек с горящим от жадности взглядом держал глобус Земли, которому грозила узурпация. Указатели и плакаты приглашали прохожих совершенно бесплатно «разобраться в еврейском вопросе» и «научиться отличать еврея от француза». Значит, это и есть та самая выставка, о которой писали все газеты. Сюзанна замедлила шаг и огляделась. Перед входом собралась смеющаяся толпа тех, кто, казалось, с нетерпением ждал возможности посетить этот музей ужасов. Здесь были дети в сопровождении родителей, простоволосые женщины, дамы в элегантных нарядах. Посетители всех возрастов, принадлежащие к самым разным слоям общества, стремились попасть внутрь. Сюзанну это заинтриговало. Она перешла улицу и встала в очередь. Зачем же упускать возможность узнать что-то новое? Она была полна решимости выяснить, что могли проповедовать в этом вертепе.

В главном зале выставки она оказалась перед огромной гипсовой статуей. Эта аллегория символизировала новую Францию — ее олицетворяла высокая сильная женщина с ребенком, сидящим у нее на плече. У ног женщины стояло скульптурное изображение «вечного жида» с афиши. С огромной звезды Давида на потолке свисал гигантский черный мохнатый паук, который пытался оплести паутиной весь мир. Сюзанна не дрогнув прошла под этим декором и вошла в первую секцию выставки. В зале морфологии она сразу же наткнулась на огромную гипсовую голову, гротескную и непропорциональную, которая якобы демонстрировала семитский архетип. Дети смеялись, трогая огромный выступающий нос, чрезмерно длинные мочки ушей и преувеличенно большие губы. Рядом, в витрине, были выставлены гипсовые образцы носов, глаз, ушей и ртов. Надпись на табличке гласила: «Всякий француз, желающий защититься от еврейского влияния, должен научиться распознавать евреев».

Она не стала задерживаться и перешла в галерею «История евреев во Франции», в которой центральное место занимал огромный бюст Леона Блюма. Рядом с героем Народного фронта стоял ряд информационных табличек. С первых же слов было понятно, о чем пойдет речь. В очередной раз цель заключалась в том, чтобы помочь наивным людям «избавиться от евреев, которые пачкают, портят, растлевают и унижают все, к чему прикасаются». Как Сюзанну могло не шокировать такое проявление агрессии? Авторы этих высказываний совершенно не стеснялись в выражениях. Все было настолько возмутительным, что на каждом шагу граничило с гротеском и даже абсурдом. Она была потрясена отношением посетителей. Пассивность этих людей в ее глазах выглядела оскорбительнее самой этой отвратительной и нелепой выставки. Какая-то старуха с гримасой отвращения смотрела на лица евреев, отданных на поругание толпе. Дети, подбадриваемые родителями, хохотали, указывая на эти обезьяноподобные физиономии. Глупость сияла на лицах этих французов. Так это и была «новая Франция»? С помощью немцев какие-то озлобленные французы воспользовались ситуацией, чтобы излить свой яд. Она прошла мимо панелей, посвященных литературе, развлечениям и радио. Далее описывалась якобы пагубная роль евреев в других профессиональных сферах. Там говорилось, что еврейские адвокаты защищают и поощряют преступность и что девяносто пять процентов врачей-евреев не имеют настоящих дипломов.

Она увидела достаточно, не было необходимости задерживаться. Направляясь к выходу, Сюзанна оказалась около стены, посвященной финансам. Ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног, в глазах потемнело — среди фотографий «банкиров, развращенных еврейством» она узнала лицо своего брата… Вместе с другими еврейскими банкирами Морис был изображен как грабитель сбережений. Ее боль приняла более личный характер: на растерзание тупой толпы был брошен ее младший брат. Внутри нарастал гнев, готовый выплеснуться наружу. Она хотела отомстить за этот позор, своими руками сорвать эти таблички, унижающие человеческий интеллект. В этот самый момент проходящая мимо пара уставилась на нее. Меньше всего ей хотелось привлекать к себе внимание. Нужно срочно выйти на воздух. Проходя по галерее, она заметила ту самую пару, которая указывала на нее охраннику. Мужчина в темно-синем пиджаке и кепи направился к ней.

— С вами все в порядке, мадам? — обеспокоенно спросил он.

— Настолько, насколько это возможно перед лицом такого назидательного зрелища, — ответила она, разворачиваясь на каблуках.

Бульвар был по-прежнему заполнен прохожими и велосипедистами. На террасах кафе немецкие солдаты сидели с француженками. Смех, звон бокалов. Сюзанна шла не останавливаясь до самого дома.

13

Замок Эгль, Гувье, март 1942 года. Мария-Луиза чувствовала себя пленницей в собственном доме. Конечно, ее окружала идиллическая обстановка, но это все равно было заточением. Как еще назвать административное ограничение на перемещения за пределами ее дома в Уазе? Как и у всех французов в северной зоне, ее повседневная жизнь изменилась из-за присутствия оккупационных войск. Все более строгие предписания в отношении евреев отнимали у нее последние крупицы свободы, которые ей еще удавалось сохранить. Месяцем ранее немцы выпустили шестой декрет, запрещавший евреям в оккупированной зоне покидать населенный пункт, в котором они проживали. Выходить из дома разрешалось только с шести утра до десяти вечера. Для поездки в Париж требовались пропуск или временное разрешение на выезд, выданное органами полиции. Мария-Луиза не видела никаких причин предпринимать подобные действия. В любом случае срочной необходимости возвращаться в столицу не было.

Находясь в этом вынужденном затворничестве, она с сожалением вспоминала о жизни, которую вела до войны. Множество разнообразных забот не позволяло ей бездельничать. Она постоянно курсировала между Парижем, Шантийи и своим поместьем в Приморской Шаранте, ездила в Довиль, Биарриц