Шрифт:
Закладка:
Понятно, что я не могу входить во все детали этой работы, так как она очень деликатна – члены семей до сих пор оплакивают своих любимых, а выжившие жертвы – страдают от полученных ран. С моей стороны было бы очень жестоко слишком подробно об этом рассказывать.
Работа была очень напряженной. Она начиналась в семь утра и продолжалась до семи-восьми часов вечера. После окончания работы мы убирали помещение, готовя его к следующему рабочему дню. Я взяла с собой немного багажа, рассчитывая пробыть в Лондоне несколько дней, но прошло две недели, а я все еще была там. Все мы, работавшие в теснейшем контакте друг с другом, стали вскоре очень близкими друзьями: мы все жили в одной гостинице, вместе ели, вместе работали, а потом все вместе шли в бар, немного расслабиться и обсудить происшедшее за день, чтобы хоть немного сбросить напряжение. Именно там я познакомилась с Дэнни и Крисом, сотрудниками лондонского госпиталя «Метрополитен». Это были очень веселые и общительные менеджеры, которые совсем не походили на Эндрю. Соответственно, они по-другому относились к своим молодым техникам Джошу и Райану. Дэнни и Крис все время шутили и рассказывали о забавных случаях из практики. Они поддерживали нас, не девая упасть духом от работы. Мы приступили к исследованию больших фрагментов тел, затем меньших, передавая результаты и останки судебным антропологам. Время моей командировки истекло, и я вернулась домой.
Прошло шесть месяцев после террористического акта, я вернулась в муниципальный морг, и напряжение лондонской командировки постепенно отпустило меня. Но это были трудные месяцы, так как передо мной во весь рост встала непростая дилемма. Я была недовольна тем, что жизнь вошла в спокойную колею, или мне просто не хватало волнения от своего участия в очень важном и нужном деле? Новые возможности открылись, когда в «Метрополитен» появилась вакансия техника морга. Дэнни и Крис, помнившие меня по совместной работе в Лондоне, обратились ко мне и предложили это место.
Думала ли я о переезде? Хотелось ли мне работать в госпитале, а не в муниципальном морге? Хотелось ли мне учиться дальше?
На все три вопроса я давала себе утвердительный ответ. Да, да и еще раз – да. Это было разрешением дилеммы.
Я подала заявление и была принята на новую работу.
Даже с закрытыми глазами я могла бы понять, что, переступив порог станции Юстон, оказалась в Лондоне. В сравнении с севером здесь было труднее дышать – наверное потому, что в Лондоне температура всегда на пару градусов выше, чем у нас, или потому, что здесь больше высоких зданий блокируют циркуляцию воздуха, или больше выхлопных газов и дыма – знаменитый лондонский смог. Лондон, конечно, не Лас-Вегас, но он всегда производил на меня ошеломляющее впечатление: духота, яркость красок и громкость всех звуков, лужицы, подернутые радужной бензиновой пленкой, и толпы народа на тротуарах, из-за чего мне поначалу было трудно идти по улице прямо. Чтение, как я выяснила, было любимым времяпровождением лондонцев. Люди читали на ходу – журналы, газеты и даже книги! Они читали, идя по тротуару, входя на эскалаторы метро и – проявляя опасную беспечность! – переходя улицы. Я никогда не думала, что читать можно на ходу до тех пор, пока не приехала в Лондон. Я и сейчас живу в столице и полюбила ее странности и причуды: люди так любят читать на ходу, что натыкаются на фонарные столбы и даже на ярко-красный плакат с надписью: «Не кормите голубей!». Этот плакат какой-то шутник испортил, зачеркнув слово «голубей» и заменив его словом «тори». В Лондоне постоянно слышишь раздающийся из динамиков голос невидимого диктатора: «Не заходите за желтую линию, не стойте у края платформы» и «Не стойте на левой стороне эскалатора; проходите слева и стойте справа». Господи, как же много здесь правил! Тогда все это казалось мне странным и чуждым. Думаю, что волнение, связанное с переездом в «Большой Дым» и началом новой карьеры, было обусловлено впечатлением, которое произвела на меня июльская трагедия. Я надеялась, что это не продлится долго.
По прибытии в Лондон я поселилась в общежитии работников государственного здравоохранения – в доме, по соседству с которым находились тюрьма, психушка и кладбище. В этом месте можно было снимать фильмы ужасов. Дом был абсолютно неухоженным и обшарпанным, и мне показалось очень странным, что в нем живут люди, спасающие жизни людей в больницах. Дом напоминал фотографию из русского ГУЛАГа: разбитые окна, мышиные норки под шкафами на общих кухнях, забор, увенчанный колючей проволокой. Район был страшноватый, и я старалась не ходить там после наступления темноты. Часто, засидевшись у подруги за чашкой кофе, я вдруг обнаруживала, что солнце клонится к закату, вскакивала, и словно Золушка с бала летела прочь по Хай-Стрит, теряя туфельки, чтобы успеть в ГУЛАГ до захода солнца.
Однако ранние возвращения домой были к лучшему. В «Метрополитен» был не такой порядок работы, как в нашем муниципальном морге, к которому я привыкла. Техники являлись на работу в семь утра, вскрытия начинались в семь тридцать. В это же время приходил патологоанатом, доктор Сингх, и обходил все прозекторские, выполняя множество исследований. Для меня было только в радость как можно раньше покинуть мой ГУЛАГ, но в первый день я опоздала, так как заблудилась в больничном комплексе, так что на работу я пришла немного позже, чем планировала.
– Что за…? – воскликнула я, войдя в морг. Меня отвели в какую-то кладовку, где стояла стиральная машина, сушилка и несколько полок, на которых, как мне казалось, должна была лежать чистая форма, но форма не была сложена по размерам, она была свалена на полу, и я сначала решила, что это грязная форма, предназначенная для стирки.
Менеджер Дэнни сказал:
– Нам уже привезли трупы, так что быстрее переодевайся, мы приступаем.
«Легко сказать», – подумала я и уставилась на кучу курток и штанов самых разнообразных размеров и цветов (некоторые были синими, некоторые зелеными), но я все же выкопала из кучи что-то более или менее подходящее, и
