английских «приличий». Он был всегда немного неловок, но на этот раз он буквально ворвался в прозекторскую, бросил на стол папку и поставил на пол портфель. Мы с Джун оторвались от трупов и опустили блокноты. Сэм бросился к приемнику и включил радио.

– Вы слышали, что произошло?

– Нет, а что? – удивленно и встревоженно спросила Джун.

– Мы здесь с половины восьмого, – добавила я, – и ничего не знаем.

Когда находишься в прозекторской, сосредоточившись на аутопсии, весь мир вокруг перестает для тебя существовать.

– В Лондоне был взрыв, – сказал нам доктор Вильямс, бледный, как полотно. – Возможно, их было два. Полиция полагает, что это не было случайностью.

Мы не знали, что сказать по этому поводу, но понимали, что нам надо продолжать работу с трупами, которые заслуживали нашего внимания. Однако радио было включено, и мы слушали его, чтобы точно узнать, что случилось. У всех нас были друзья и родственники в Лондоне, мы все были встревожены ситуацией, и, естественно, хотели знать, что происходит. Собственно, мы никогда не проводили вскрытия в тишине; обычно мы обсуждали то, что видели, или делились воспоминаниями о предыдущем вечере. На этот раз, однако, никаких разговоров не было, только бормотание приемника в углу, отдававшееся негромким эхом от стен и плиток пола.

По мере того, как шло время, отпадая, словно кожа, отделенная от плоти, нам открывалась правда, как ребра и брюшная полость. В британской столице произошел теракт, парализовавший ее жизнь. В городе, в разных его районах, были взорваны четыре бомбы, линии связи были повреждены, и люди часами не могли узнать о судьбе своих близких. Это был катаклизм, равного которому наше поколение не переживало никогда в жизни.

К концу дня меня отправили в Лондон на работу во временный морг, который был развернут в рамках операции «Тесей». Предстояло исследовать места всех четырех взрывов, собрать улики, тела погибших, остатки взрывных устройств и перевезти их в одну криминалистическую и судебно-медицинскую лабораторию, достаточно большую для того, чтобы вместить все подлежавшие исследованию предметы и тела жертв терактов, а также огромное число специалистов, которых надо было привлечь к этой исполинской работе – техников морга, патологоанатомов, антропологов, рентгенологов, опознавателей, сотрудников антитеррористического отдела, представителей Интерпола и многих, многих других. Для этой цели в центре Лондона, на месте старых казарм, надо было возвести целый городок из палаток и сборных домов в соответствии с планом экстренных действий на случай чрезвычайных ситуаций. Возведение городка началось вечером того рокового четверга, а завершиться оно должно было утром в пятницу.

Меня призвали «под знамена», потому что мое имя было внесено в список лиц, подлежавших мобилизации в случае возникновения в Великобритании чрезвычайной ситуации. В США есть подобная организация, которая сокращенно называется D-MORT. Расшифровывается эта аббревиатура так: «Disaster Mortuary Operations Team» (Судебно-медицинская группа для расследования катастроф). Какая чудесная аббревиатура! Когда смотришь на нее, сразу становится ясно, о чем идет речь, даже если не знаешь расшифровки. Сразу понимаешь, что люди, работающие в этой группе, должны быть обмундированы в форму спецназа. Как называется такая организация у нас, в Соединенном Королевстве? «The Forensic Response Team» (Судебно-медицинская команда быстрого реагирования) или сокращенно FRT. Для удобства произношения можно вставить в это сокращение букву A, что мы получим? Правильно, FART. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы наша служба называлась в сокращении так же хлестко и точно, как у американцев, но, в конце концов, «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». С тех пор я поняла, что те, от кого это зависит, не понимают ценность удачных аббревиатур, не понимают, что хорошее сокращение, как каламбур, может привлечь новых добровольцев. Достаточно сказать, что уже в то время, когда я неправильно употребляла слово технолог и работала в FART, я успела избавиться от многих иллюзий и хотела подняться вверх по служебной лестнице, чтобы попасть в число тех, кто принимает решения, и изменить ситуацию к лучшему.

Но, как бы то ни было, назначение в команду, расследующую причины и последствия этой массовой катастрофы, было для меня равнозначно приобщению к религиозному ордену. Во время прохождения курса судебно-медицинской антропологии я слушала лекции о массовых убийствах и захоронениях, посещала конференции, посвященные вопросам быстрого реагирования на катастрофы, а также состояла членом организации Международная Амнистия. Я посещала их собрания и была в курсе всех происходивших событий. Я читала книги о вскрытии и исследовании массовых захоронений в Югославии и Руанде, и знала, что возможно мне, как технику морга, когда-нибудь выпадет шанс участвовать в такой работе. И вот теперь, совершенно неожиданно, мне представился случай и самой сделать что-то по-настоящему важное. Я была страшно горда и благодарна судьбе. Я не хотела сидеть перед телевизором и в бессильной ярости сжимать кулаки, и мне выпала честь сделать что-то для тех, кто больше других нуждался в помощи.

В конце рабочей недели Эндрю отбыл в отпуск. В теплые края, оставив морг на Джун, и я была очень ей благодарна за то, что она отпустила меня в лондонскую командировку. Я прибыла в Лондон утром в субботу, 9 июля, прилетев туда из Ливерпуля. Самолет приземлился в семь часов, и это было намного быстрее, чем если бы я поехала поездом. В восемь я уже была в бывших казармах гвардейской артиллерии, где уже находилось много сотрудников моргов, по большей части, из Лондона и Южной Англии. Все необходимое для работы я привезла с собой: лицевую пластмассовую маску, специальную обувь и форму – я привезла ее на всякий случай. Захватила я с собой полотенца и туалетные принадлежности, понимая, что мне придется пробыть в Лондоне несколько дней. Всех нас поселили в один отель, но идти туда не было времени, и нам указали угол, куда можно было сложить вещи, а потом отвели в раздевалку, где мы и переоделись для работы.

Тела жертв были уже доставлены, и меня страшно поразило то, что вся система работала, как хорошо отлаженный часовой механизм. Сначала было проведено рентгеновское исследование всех трупов. Просвечивали их, не извлекая из мешков, чтобы обнаружить в телах опасные (например, шрапнель) или важные для расследования (например, фрагменты бомб) предметы. Исследование проводили рентгенологи в присутствии патологоанатомов. Местоположение каждого подозрительного предмета регистрировали, чтобы затем целенаправленно извлечь его из тела. После этого трупы аккуратно вынимали из мешков. После этого снова выполняли рентгеновское исследование, опять-таки в присутствии патологоанатома, чтобы удостовериться, что не было пропущено что-то важное.

Потом наступал наш черед. Техники и патологоанатомы работали вместе в четырех отсеках, где производились вскрытия. Каждая