– Примерно пятьдесят из ста.

Ганцзалин нахально заметил, что за такими подсчетами можно было и не ходить к Манюшке, это и так ясно. Убил либо Херувим, либо не Херувим, вот и получается пятьдесят на пятьдесят. Я отвечал ему, что все не так просто. Пятьдесят процентов вероятности, что убил он, а оставшиеся проценты раскладываются на остальных подозреваемых. Скажем, на Аметистова и Буренина приходится двадцать процентов вероятности, на Аллу Вадимовну – двадцать пять, еще пять – на других, может быть, пока не известных нам людей. Это значит, что Херувим по-прежнему главный подозреваемый.

И мы отправились к Алле Вадимовне. Поскольку ее Ганцзалин не домогался, к ней мы смогли пойти вдвоем. Это оказалась женщина действительно не рядовой красоты, и красота ее не поблекла, несмотря на недавние неприятности. Впрочем, может быть, она просто очень умело пользуется косметикой и природным обаянием, не знаю. С женщинами, несмотря на весь свой опыт, я так и не разобрался. Они по-прежнему остаются для меня загадкой.

– Я не убивала, – с порога заявила она, – Гусь дурак, я его ненавижу, но не убивала.

Я полюбопытствовал, почему они поссорились с Гусем. Оказывается, как и говорил Ганцзалин, покойный Борис Семенович ее содержал, но не давал денег на поездку в Париж. И правильно делал, потому что в Париж она хотела уехать к своему возлюбленному – или, как она его называла, жениху. У меня возникло подозрение, что этот «жених» – обычный альфонс, живущий за счет женщин. Впрочем, Алле, разумеется, говорить этого я не стал: спорить с влюбленной женщиной может только безнадежный дурак.

– А где вы были, когда убили Гуся? – спросил я.

– Я была с Зоей, – она почему-то покраснела.

– Чем вы занимались?

– Мы ругались. Она совершенно взбесилась из-за моего скандала с Гусем. Звала меня великосветской тварью и содержанкой, а я…

Она замолчала.

– Что вы? – спросил я.

– Я тоже в долгу не осталась.

– Вы говорите, что во время убийства находились рядом с гражданкой Пельц. Но вы же понимаете, что проверить ваши слова сейчас я не могу.

– Конечно, понимаю, – развеселилась она. – Но я правда с ней была. Когда она отсидит за убийство, вы сможете это у нее уточнить. Если доживете, конечно.

И она засмеялась неприятным смехом. Потом прищурилась и посмотрела на меня.

– Слушайте, вы зря тратите время. Вот если бы убили Зойку, у вас были бы все основания меня подозревать, – заметила она. – Но Гусь – не моих рук дело.

– А вы можете убить живого человека? – спросил внезапно Ганцзалин.

Она улыбнулась снисходительно.

– Разумеется, могу. И все, кто сейчас живет в Советской России, способны убить человека. Другие бы просто не выжили во всем этом бедламе. Правда, не всем такая радость досталась, но убить могут все, уж тут мне поверьте.

– Почему же улицы не полны трупов? – полюбопытствовал я.

– Во-первых, трупы вовремя убирают, – отчеканила она. – Во-вторых, большинство просто боится. Если убрать ответственность за убийство, через год здесь будет пустыня – все эти сознательные пролетарии и прочие стоящие на платформе граждане просто передавят друг друга. Впрочем, я уверена, что скоро и до этого дойдет. Человек человеку – волк, говорили римляне. Но они даже не представляли, насколько это буквально. Они не видели всей этой рабоче-крестьянской малины. Не понимаю, кстати, что здесь, в России, до сих пор держит такого человека, как вы?

Я улыбнулся несколько принужденно.

– У меня нет жениха в Париже, в Лондоне меня тоже никто не ждет, а в Берлин я и сам не хочу. Там сейчас ситуация не лучше нашей, вот только говорят все по-немецки.

Разумеется, это были просто отговорки: я нашел бы себе место в любой европейской стране и в паре азиатских. Но Алла угадала – было дело, и притом очень важное, которое не позволяло мне покинуть Россию. Вот только мог ли я рассказать этой милой женщине, что на родине меня держит расследование, связанное с сокровищем империи Цин, огромным розовым алмазом «Слеза Будды»? Алмаз был заклят тибетскими ламами, на нем была высечена священная мандала Чистой земли, и он считался мистическим покровителем последней императорской династии Китая. Его похитили в 1911 году, вскоре после этого империя пала, и в Поднебесной установилась республика. Я был привлечен к этому делу, когда стало ясно, что заказчик похищения находился в России. Я отыскал алмаз, но тут случилось злосчастная история с моим ранением – и сокровище уплыло у меня из рук. Это был страшный удар по моей репутации и потому я поклялся, что не покину Россию, пока не верну алмаз в Китай. Да, империя пала, но «Слеза будды» была сокровищем не только династии Цин, но и всего Китая. У святыни, разумеется, была своя денежная мера, но духовную ценность его нельзя исчислить никакими деньгами. Я был уверен, что «Слеза Будды» в России, и потому никуда не уезжал.

Разумеется, ничего этого я не мог сказать Алле Вадимовне и потому лишь отшутился, сказав, что меня никто нигде не ждет.

Она быстро оглядела меня с ног до головы.

– Человек вашего ума и прочих… – она сделала паузу, – достоинств, я уверена, легко нашел бы себе покровителей где угодно.

– Кому сейчас нужен старик вроде меня? – хмыкнул я.

– Во-первых, вы не похожи на старика, – отвечал она. – Во-вторых, настоящий мужчина возраста не имеет.

– А женщина?

Она вытащила из пачки тонкую сигарету.

– Вы не курите?

– Курить – здоровью вредить, – неожиданно влез Ганцзалин, по обыкновению с дурацкой поговоркой.

Хозяйка, впрочем, не обратила на него никакого внимания и закурила. Руки ее слегка дрожали – думаю, скорее от возбуждения, чем от страха.

– С женщинами, – заметила Алла, – дело обстоит гораздо сложнее, чем с мужчинами. Вот именно поэтому я так тороплюсь попасть в Париж. Мне двадцать шесть лет. Сколько мне еще осталось – красоты, молодости, возможности нормально устроить свою жизнь? Не знаете? А я знаю – нисколько.

Она выпустила тонкую струйку дыма и сказала, не глядя на меня:

– У вас, я так понимаю, не найдется пяти тысяч долларов взаймы – доехать до Парижа?

Я слегка удивился: неужели билет до Парижа стоит так дорого? Нет, конечно, отвечала она, но ей же нужны деньги на первое время и обустройство. К тому же она не может предстать перед женихом в этом затрапезе. И она брезгливо кивнула на свой синий шелковый халат.

– Вы совершенно правы, – сказал я, – у меня нет пяти тысяч долларов. Но если они у меня появятся, я непременно вам их ссужу. Слово дворянина.

Она горько усмехнулась.

– А вы милый, – сказала она, – жаль, что я не встретила вас, когда вы были помоложе.

– Когда я был помоложе, – отвечал я, – вы еще не родились.

– Ну, хорошо – жаль, что не встретила, когда я была помоложе.