Шрифт:
Закладка:
Узнав о предстоящем штурме Екатеринодара, Пласт, и так без восторга принявший идею независимых государств на территории Российской империи, решил при первой же возможности покинуть ряды Добрармии. Если после отречения государя он ещё мог иметь какие-то обязательства перед Кубанской республикой, где родился и жил, то в рядах армии какого-то Донского войска, будь оно хоть трижды всевеликое, ему было делать абсолютно нечего. А брать родной Екатеринодар в штыки под началом Корнилова, которого Степан Ерофеевич недолюбливал, счёл вообще верхом идиотизма, и не только в политическом, но и в военном плане.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в то время, как Добрармия уже под руководством генерала Деникина отступала, стараясь избежать окружения, господин Щербин «пропал без вести». А в Екатеринбурге, поставив свечку за упокой раба божьего Лавра Георгиевича Корнилова, к своей дочке приехал товарищ Щербин из казацкой бедноты.
Не меньшую метаморфозу претерпел и муж Ксении. Тайно вступив в партию большевиков ещё весной 1917-го, сейчас Пётр Ганин был членом Уральского областного комитета РСДРП(б). Да и сам город оказался не тихим, спокойным оазисом, как думал Щербин, а перегретым, готовым взорваться в любой момент котлом. Первая мысль – свернуть зятю голову – увы, была неосуществима: Ксения ждала ребёнка.
Мятеж Чехословацкого корпуса и поднявшаяся за ним волна антибольшевистских выступлений привели к тому, что город к концу июля был окружён с трёх сторон. В результате на семейном совете было решено отправить Ксению под присмотром Степана Ерофеевича в Москву, к родителям Петра, благо ещё действовало железнодорожное сообщение между Екатеринбургом и Пермью.
В Москве, передав Ксению с рук в руки родителям зятя, Щербин решил остаться в городе, поближе к дочке. Учитывая кадровый голод молодой Советской власти, Пласт в образе бывшего командира нестроевой роты без особого труда устроился на один из вещевых складов Красной армии. Но не нашёл общего языка с начальником склада, малограмотным, но фанатично преданным идеям коммунизма товарищем Шариковым.
В сентябре 1918-го Щербин не без участия отца Петра, Михаила Фёдоровича Ганина, получает направление в город Торжок Тверской губернии, где действуют первые советские инструкторские военно-железнодорожные курсы для подготовки красных командиров железнодорожных войск. Долго проработать на хозяйственной должности ему опять не удаётся. Случайно узнав о том, что бывший поручик прекрасно умеет обращаться с взрывчаткой, начальник курсов рекомендует Пласта на должность командира подрывной команды отдельной железнодорожной роты.
Вот так, вопреки желаниям Щербина остаться поближе к дочке и вообще не ввязываться в братоубийственную войну, обстоятельства приводят его в железнодорожные войска РККА. Слабым утешением для Степана Ерофеевича служит лишь тот факт, что взрывать ему по большей части предстоит рельсы и шпалы.
На железной дороге Щербин всю войну и отвоевал. Старался не высовываться, но получалось не всегда, пару раз дело доходило и до рукопашной. В одной из таких стычек Пласт умудрился с трёх метров броском гаечного ключа оглушить белогвардейца, и комиссар батальона добился награждения героя орденом Красного Знамени. Конечно, если за каждого беляка орден давать, у республики драгметаллов не хватит, и можно было бы попенять комиссару за разбазаривание социалистической собственности, если бы не одно но. Далеко не каждый белогвардеец в тот момент, когда ему прилетает металлическим инструментом в голову, целится в лежащего комиссара из австрийского карабина с явным намерением пристрелить.
В итоге гражданская война закончилась для Степана Ерофеевича в 1922 году в пригороде Владивостока, в семистах пятидесяти километрах от Ляояна. Огромное расстояние по меркам Европы, где Лондон и Париж по прямой разделяют всего триста сорок километров, и совсем небольшое по меркам России.
В 1905 году его высокоблагородие есаул Щербин уходил из Китая, оставляя Корею японцам. Спустя семнадцать лет красный командир товарищ Щербин, не скрывая слёз, смотрел, как корабли с японскими солдатами покидают рейд Владивостока. Молодое Советское государство смогло заставить Японию убраться с Дальнего Востока после четырёх лет оккупации.
По большому счёту, именно желание большевиков сохранить единое государство и примирило Щербина с советской властью. Пусть Красная, но империя, а не выскочившие как на парад суверенитетов квазигосударства. Пласт ещё мог понять целесообразность и принять отделение Царства Польского и Великого княжества Финляндского. Но провозглашение всяких там Кубанских, Дальневосточных, Украинских, Карельских и разных других республик, а также различных Башкурдистанов – увольте. Приходилось признавать: без большевиков Россия распалась бы на десятки «удельных княжеств».
Весной 1923 года в связи с сокращением численности Красной армии железнодорожные полки со штатом в тысяча пятьсот девяносто человек каждый переформировывались в железнодорожные батальоны численностью по шестьсот пятьдесят человек. Воспользовавшись этим, покинул вооружённые силы и Сергей Ерофеевич, что было совсем нетрудно, учитывая его возраст.
Немного поездив по стране, Пласт поселился в Карелии, под Петрозаводском, устроившись лесничим, и ещё лет пять вёл необъявленную войну с порубщиками, пока самые непонятливые не перевелись, а остальные не приняли правил нового лесничего. А когда работа стала поспокойнее, завёл пасеку, сам сколотил плоскодонку, благо озёр хватало, и зажил тихой размеренной жизнью.
Разговоры о политике не любил и пресекал, зато не забывал щедро делиться с разнокалиберным начальством, заглядывающим на огонёк, мёдом и копчёной рыбкой. Республиканское руководство, независимо от национальности, было не чуждо маленьких человеческих радостей, и сначала приезжало просто отмякнуть душой, попить целебного, настоянного на разных гадах самогона, попариться в баньке да послушать охотничьих баек Ерофеича. А со временем, когда выяснилось, что ненавязчивые советы много повидавшего в жизни лесничего неизменно помогают в самых разных ситуациях, стали приезжать и просто «проведать старика».
Менялись первые секретари и директора промышленных предприятий республики, а лесничий Щербин сквозь годы всё нёс свою бессменную вахту по охране леса. Дважды, в 1931-м и 1936-м, молодые следователи хотели привлечь его за недостаточно рабоче-крестьянскую биографию, и оба раза дела сразу же прекращались по советам более опытных товарищей, ценителей копчёных деликатесов.
Но всегда самым главным для Степана Ерофеевича оставались внуки. Именно их, потеряв в 1917-м всякую связь с сыновьями, видел он продолжателями традиций рода Щербиных. Как мог, учил внуков уму-разуму, обучал и пластунским ухваткам, и просто делился немалым жизненным опытом. Оба внука – и старший Владимир, в честь Владимира Ильича, и младший Ерофей – по настоянию Ксении с детства проводили с дедом большую часть времени. Родители их постоянно были в разъездах, строя железные дороги на Русском Севере, а дедушка с бабушкой по линии Петра не горели особым желанием возиться
