все уже было бы хорошо… Но мало ли что могут сказать. Врут, чтобы не волновался. А я, может, буду дальше сходить с ума, пока не превращусь в такое вот дерьмо, как тот дядька. Причем все это будет не сразу, я могу успеть жениться на Кате, например… А Катя не только любит меня, она еще очень добрая и ответственная. Вот и будет потом мучиться, а бросить не сможет. Разве это правильно?

Сначала я только допускал такие мысли. Может быть, так, а может быть, и по-другому. Но через пару часов уже был уверен, что это будет именно так. Я был круглым идиотом, цепляясь за Катю и переживая, что она меня бросит. Мне нужно было сделать все, чтобы она ушла. Отпустить.

Я встал, вырвал из тетради листок. Хорошо понимал, что ни по телефону, нив глаза Кате такое сказать не смогу. Писать сообщение посчитал пошлым. Только на бумаге.

Если я услышу ее голос – мне не хватит духу. Если я ее увижу – обязательно передумаю. Потом я долго мучился, потому что на бумаге получалось совсем не то, что я хотел выразить. Получался какой-то бред. Да и не уйдет она, если просто написать: уходи. Обязательно останется… Вскоре я понял, что спасти Катю от себя можно вообще только одним способом. Соврать. Написать, что я ее не люблю. Я так и написал. Изорвал очередной листок. Потому что даже на бумаге это выглядело ужасно: Я ТЕБЯ НЕ ЛЮБЛЮ. Получается, я ей врал все это время. Ей будет обидно. Я взял новый листок. И подумал, что врал – конечно, обидно, а если не соображал, что говорю, – другое дело. В итоге написал, что не люблю ее на самом деле, просто не знал, как ей это сказать. Приглючило, бывает, я же ненормальный. Извиняюсь и все такое. Прошу больше не приходить.

Родители еще спали. Я оделся, тихо вышел из квартиры и пошел к Катиному дому. Листок опустил в почтовый ящик. А сам поехал на вокзал, как и летом, когда сбежал. Правда, сейчас я не мог точно сказать, зачем туда еду. Убегал? От кого? От себя не убежишь. Возвращаться в ту жизнь, которая у меня была до Кати, я не хотел. Это было слабостью. А собственная слабость меня и так убивала. Все из-за нее. Отец прав – не умею держать себя в руках. Что бы он сделал на моем месте? Отпустил Катю и… наверное, он бы долечился. Потом закончил универ и работал бы. Не разводил бы сопли и не бегал по вокзалам. Я подумал про бизнес отца. Раньше считал, что когда-то стану, как он, генеральным директором. Мне его бизнес нравился, это было по-настоящему интересно. Есть люди, которые ненавидят свою работу. Отец к ним не относился. Пожалуй, он даже слишком любил свое дело. Кстати, любить работу куда безопасней, чем любить девушку. Работа не уйдет, а ты не вынесешь ей мозги и не вымотаешь нервы…

На вокзале я сел в электричку и поехал туда, куда думал, что никогда больше не поеду. Но сейчас мне было нужно это сделать. Может, потому что мы с Катей много говорили о Даньке. И вся эта история, которую я заталкивал поглубже и старался забыть, снова стала реальной… А может, подругой причине…

На месте того сгоревшего дома стоял новый, кирпичный. Наверняка у него теперь другие хозяева. За забором, на улице, торчали качели и песочница с красным грибком, тоже недавно установленные. Я сел на качели. Сидел и смотрел на дом. Стоит. Новый. Вполне прилично выглядит. И, в общем, какая теперь разница, что здесь произошло. Жизнь продолжается, как ни банально это звучит…

Я закрыл глаза. Покачивался на качелях и думал. Впервые за это время думал: все, что было, – несчастье, в котором, пожалуй, нет виноватых. Раньше мне очень хотелось их найти. Отец был виноват, что мы поехали именно сюда; еще трое, бывшие с нами, виноваты, что уехали вечером, не остались ночевать; Данькина девица – что выскочила, не разбудив его. Я виноват дважды: если бы я тогда не выпил, а пить я не умел, то ближе к ночи уехали бы мы с Данькой в город. А если бы сразу понял, что он не вышел из дома, мы бы вышли вместе. Но, при таком количестве обвиненных мною, никто не был виноват. Просто замкнуло проводку. И все. Но мне нужно было на кого-то злиться, и я злился…

Больше я таким не буду. Сделал выводы. Я признаю, что никто не виноват, я признаю, что я сумасшедший, и я признаю, что Кате будет гораздо лучше без меня…

Домой я вернулся к вечеру. Конечно, меня уже потеряли, ведь я ушел без телефона. Мама была в панике, отец раздражен, и это только лишний раз доказало: выводы мои верны.

– Мы расстались с Катей, – сообщил я, – и папа прав, нечего устраивать дурдом на дому.

Я сам попросил сдать меня в больницу. В круглосуточное отделение. А если вдруг придет Катя, не говорить, где я. Иначе сорвусь, и никакой новой жизни не получится. А я ведь твердо решил ее начать. Не ради кого-то, а ради себя. Доказать себе, что я – могу.

Потом мама глотала успокоительное и куда-то долго и упорно звонила. Выяснилось, что в частную клинику. Да, государственной с нее хватило в прошлый раз…

В понедельник утром я уехал.

Она

Возвращаясь из поселка, я уже чувствовала в себе какие-то силы, чтобы жить дальше. Выспалась, отдохнула… Теперь было немного даже неудобно… Сама настаивала, чтобы Андрей пошел лечиться, и сама же от него убегаю. Ну ничего, завтра встретимся. Приду после лекций, как обычно. Мы доехали до дома, и мама отправила папу в магазин за хлебом и молоком. Я, по идее, должна была идти с ней, но вдруг очень захотелось сладкого. Например, шоколадку. Поручать покупку шоколада папе было бессмысленно – такое купит… И я пошла с ним. А мама – домой.

Когда я вернулась, мама сидела на моем диване с какой-то бумажкой в руках, и лицо у нее было такое, как будто в бумажке написано «Конец света завтра». Увидев меня, она попросила:

– Катя, объясни мне, что это значит.

Я разделась, прошла, взяла листок и начала читать. Сразу поняла, что это почерк Андрея. Наверное, не дозвонился мне и приходил. И что он мог сообщить, что мама так выглядит?

Через пару минут я