– Интересная картина! – протянул тот, что с винтовкой. – Две приличные девушки украли макароны с фабрики. Придется их задержать.

У меня сердце замерло и покатилось куда-то под ребра.

– А может, отпустим их, товарищ Петров? Макароны конфискуем и отпустим, а? – неуверенно попросил Степанов. – Уж больно молоды, глянь на эту, совсем ребенок.

– Пожалуй, можно и отпустить, – неохотно согласился Петров, – но чтоб знали, что это последний раз. А ну, дуйте отсюда, пока никто другой вас не засек!

Я помчалась было вверх по переулку, но Шурка была не из тех, что сразу сдаются.

– Я только коляску свою забрать хочу, – страха она не знала. – А то в чем я своего младшего братика возить буду?

– Бери свою коляску и дуй отсюда, – махнул рукой Петров, пока Степанов вытряхивал макароны из коляски, и Шурка помчалась за мной, толкая перед собой коляску.

На углу Шаумяна мы остановились, еле переводя дыхание, и оглянулись: Петрова и Степанова и след простыл.

– Вот гады, дезертиры проклятые, чтоб они подавились нашими макаронами! – выругалась Шурка.

– Так они не из гражданской обороны?

– Нет, Линка, тебя еще учить и учить! Какая на хер гражданская оборона, когда немцы, считай, уже тут? Ты хоть одного мильтона сегодня на улице видела?

Я подумала и призналась, что нет, не видела. А раньше их было как собак нерезаных, на каждом углу.

– А почему их нет? Потому что все сбежали. Все, кто мог. Все, кроме нас с тобой.

И мы поплелись домой, совсем не такие веселые, как в начале дня, когда мы бежали за макаронами.

К утру пушки перестали стрелять, и Сабина вспомнила, что у нас не осталось ни кусочка хлеба. Она попросила меня сбегать за хлебом, и я обрадовалась, что есть предлог выйти из дому – уж очень тоскливо было сидеть в четырех стенах. Но радость моя была недолгой: бакалейного магазинчика за углом, где мы покупали хлеб, больше не было: его разгромили, разбили окна и выдрали из стен все полки. Я сдержалась, чтобы не заплакать, и направилась домой.

Когда я завернула за угол, меня догнала Шурка с большой сумкой в руках. Как ни странно, она выглядела веселой и даже счастливой. Обогнав меня, она шмякнула сумку на асфальт для передышки:

– Тяжелая, зараза! – и обратилась ко мне почти по-дружески: – А ты, небось, зеваешь, Линка? Ведь вокруг столько добра брошено – бери, не хочу!

– Какого добра? – не поняла я.

– А ты глянь! – Шурка расстегнула сумку, – видишь, какого?

Сумка была битком набита коробками, коробочками и шкатулками, поверх которых уместился мраморный набор для письменного стола и фарфоровый кофейный сервиз, вроде разбитого нашего.

– А как ты это достала? Ведь квартиры заперты, – не удержалась я.

Шурка подняла сумку:

– Ты что, забыла про мои отмычки? – и двинулась было к дому, как вдруг из Газетного переулка выбежала группа красноармейцев, человек пять, и, топая сапогами, припустила в сторону Буденовского проспекта. Бежали они медленно, потому что каждый нес на плече ружье, а на спине тяжелый вещевой мешок. Позади всех бежал молодой лейтенант, тоже с мешком, но без ружья. Мы с Шуркой застыли, прижавшись к стене.

Сзади, со стороны Ворошиловского проспекта, раздалось громкое щелканье, будто кто-то танцевал испанский танец с кастаньетами.

– Стреляют из пулемета, – прошептала Шурка, еще больше вжимаясь в стену.

– На хер нам эти мешки и ружья! – крикнул красноармеец без пилотки, который показался мне старше других. Он сбросил свой мешок прямо на мостовую и начал снимать ружье с плеча.

– Запрещаю бросать оружие! – заорал лейтенант петушиным голосом и стал вытаскивать револьвер из кобуры.

– Кончилось твое время, товарищ комиссар! – огрызнулся красноармеец и, сорвав наконец ружье, выстрелил в лейтенанта. Лейтенант упал, а остальные красноармейцы, не останавливаясь, сбросили свои мешки и ружья и вихрем помчались по улице, даже не заметив нас с Шуркой.

Я стояла в остолбенении, не веря своим глазам, зато Шурка ни на минуту не растерялась.

– Хватай их мешки, Линка, пока другие не набежали! Там полно всякой жратвы, на два месяца хватит! – завопила она и, схватив два тяжеленных мешка, ринулась к нашему дому.

Я пришла в себя и тоже потащила один мешок, хоть он весил, наверно, больше, чем я.

Но не успели мы добежать до нашего подъезда, как из Ворошиловского проспекта выехали два мотоцикла и устремились в погоню за убегающими красноармейцами. Шурка толкнула плечом стеклянную дверь бывшей аптеки и проскользнула внутрь, не выпуская из рук своих мешков.

– Давай за мной, Линка! – прошипела она, и я вскочила в аптеку в последнюю минуту, когда мотоциклисты уже подъезжали к Газетному переулку. Я огляделась: от аптеки ничего не осталось, ни одной банки, ни одной склянки, ни одной бутылочки, кроме тех, которые воры растоптали по дороге. Из-за угла Буденовского проспекта донесся тот же дробный треск кастаньет.

– Да ведь эти, на мотоциклах, были немцы, ты поняла? – крик Шурки перекрыл треск пулеметов. – Давай скорей домой, Линка, пока нас никто не захватил!

Мы выскочили из аптеки – лейтенант по-прежнему лежал посреди мостовой, но солдатских мешков рядом с ним не было.

– Вот падлы, уже успели все мешки растащить! – выругалась Шурка неизвестно о ком. – Хорошо, что нам хоть что-то досталось!

Мы припустили к своему подъезду, и вскочили туда как раз вовремя – по улице мимо нашего дома протрещало еще несколько мотоциклов.

– Неужели все они – тоже немцы? – усомнилась я, но Шурка меня уже не слышала.

– Бабушка, ты глянь, что я принесла! – восторженно заорала она, вбегая в свою квартиру. Я потащила наверх свой трофейный мешок и остановилась на полпути: на лестничной площадке, этажом ниже нашей, ухватившись за перила дрожащими руками, стояла Сабина.

– Где ты была, Лина? Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Почему так долго? – спросила она, голос ее дрожал еще больше, чем руки. – Кто там стрелял?

Я поставила мешок и села на ступеньку, чтобы отдышаться:

– Вот, принесла солдатский мешок. Шурка говорит, там полно еды.

– А где хлеб? Хлеба уже не было?

– Не было ни хлеба, ни хлебного магазина, все разнесли в щепки. И аптеку тоже, от нее осталась только дверь – я думаю, они не сумели ее разбить.

– Кто это – они?

– Наверно, те, которые растащили остальные мешки, пока мы с Шуркой прятались в аптеке.

– Какие мешки? И от кого вы прятались?

И тогда я решилась сказать ей правду:

– От немцев, которые ехали мимо на мотоциклах.

Сабина покачнулась и тоже села на ступеньку:

– Немцы уже в Ростове? Может, тебе померещилось?