Она ведь, в отличие от Примуса, видела в простых смертных не стадо, которое можно загонять на убой, а людей.

Лиан стала ее первым военным советником. У них сложились тяжелые отношения. На людях они всегда улыбались друг другу, но когда оставались наедине… в общем, не оставались они наедине.

Элейн знала, что Лиан винила ее в смерти своего генерала. И в том, как сильно изменились песни бардов. В том, как прославляли они принца Эрена и королеву Элейн и как порочили имя лжепринца Хаджара, поднявшего восстание против короля.

И только в самые темные вечера в самых отдаленных тавернах порой звучали старые песни. О Безумном Генерале. О том, как он пожертвовал собой, чтобы спасти народ Лидуса, о том, как в одиночку обманул целую империю. Подобные рассказы и слухи карались законом. В тюрьмах уже сидели люди за их распространение.

С этим Элейн ничего не могла поделать. Ради выживания большинства она всего за несколько дней уже пожертвовала меньшинством.

Элейн сжимала кулаки, ногти впивались в кожу и на землю падала кровь.

— Какой же ты дурак, братец, — просипела Элейн, вытирая слезы и оставляя на щеках кровавые разводы.

Внезапно ей показалось, что лица коснулась теплая мозолистая рука. Такая же, какая ее касалась тогда — в подземной пещере. Наверное, просто игра воображения…

— А мне кажется, этот план был гениальным.

Элейн открыла глаза. Перед ней стоял высокий, статный юноша в простых одеждах. Его длинные черные волосы развевались на ветру. В глубине синих глаз спал дракон, а из-за пазухи высовывалась нахальная мордочка белого тигренка.

— Ты призрак? — Элейн сделала пару шагов назад.

— Не знаю, — засмеялся юноша, схватил королеву за запястье и притянул к себе.

Он заключил ее в крепкие, теплые объятия и зарылся лицом в волосы.

Элейн не стала что-либо говорить. Не стала просить что-то объяснить. Она просто прижалась к брату, чувствуя, как в душе возникает чувство покоя и умиротворения.

* * *

Хаджар падал в глубине черных вод. Над головой опускались тяжелые каменные плиты разрушенного дворца.

“Не все ль равно, где сдохнуть: здесь иль там?”

Значит, вот такую судьбу видело Древо Жизни? Погибнуть от руки Элейн, которая забыла о том, что она рождена Элизабет и Хавером? И раз она забыла свое родство, то и не рождена вовсе.

Глупо. Иронично. Слишком поэтично и драматично.

“От жизни я земной устал, и был бы рад, чтоб мир со мною пал”.

Глупо было отрицать, что Хаджар, падая на дно, не особо рвался всплывать. Силы его покидали, но он не использовал то, что осталось, чтобы рваться к далекому солнечному кругу на поверхности.

“Дуй, ветер, смерть, я твой! В бою сегодня встречусь я с тобой!”

Праотцев он встретит с честью. Он сделал все, что хотел. Он освободил королевство от власти Примуса. Вверил его в руки Элейн, которую само Древо Жизни выбрало на роль королевы. Да и саму Элейн, как и обещал, он спас.

“Я как медведь, прикованный к столбу”.

Все эти годы сквозь любые бури и невзгоды его вели за собой простые цели. Отомстить и спасти. И он добился их и теперь ощущал тянущую пустоту в своей груди. И эта пустота была вызвана вовсе не страшными ранами, а отсутствием цели. Цели, ради которой живет и сражается любой практикующий.

В чем смысл бессмысленно брести по пути развития, если не стремишься ни к чему? Даже банально к силе.

Сила никогда не была целью Хаджара, лишь средством достижения этих целей.

“Не убежать, со всех сторон я окружен врагами”.

И Хаджар вспомнил то, ради чего хотел жить раньше. Ради странствий, путешествий, встреч с новыми, интересными людьми. Ради опасностей, которые будут его поджидать на пути к неизведанному. Ради той свободы, которую мог предложить этот мир и которой лишил прошлый.

“Но где найдется тот, кто женщиною не рожден?”

Но теперь, после возможности путешествовать вместе с друзьями… вместе с братом… Эта идея казалось пыткой, ужасной насмешкой судьбы. Если раньше Хаджар приветствовал ее, то теперь боялся даже сильнее, чем одиночества.

“Жизнь у меня отнять способен только он”.

Хаджар, как и предрекала мать Азреи, оказался выгоревшим, будто прожженное полено. Месть сожгла его изнутри. Они была ярким, горячим топливом, на котором он пронесся сквозь преграды, которые сломили бы большинство людей. Но теперь у него не осталось ничего, что двигало бы его дальше.

“А может, мне, подобно римскому глупцу, упасть на свой же меч?”

Где-то там, над куполом тьмы, где светила маленькая желтая точка, что-то еще более маленькое нырнуло вниз. Белое. Пушистое, отчаянно перебирающее лапками. Азрея бросилась в страшную пучину, игнорируя падающие острые обломки и свой маленький размер, чтобы спасти глупого двуногого.

Хаджар смотрел на нее. Он пытался закричать, чтобы та убегала. Что он не сможет сдержать клятву, данную ее матери. Не сможет помочь стать человеком. Что его жизненный путь закончен.

Но Азрея продолжала плыть. Так, будто бы в ней горело даже более яркое топливо, чем ранее подпитывавшее Хаджара. Но разве тигренок руководствовался местью? Нет.

“Нет…”

И разве позволит Хаджар, Безумный Генерал, сбыться какому-то предсказанию старой, глупой деревяшки? Разве все, ради чего он шел все это время, просто месть запутавшемуся в своих демонах старику?

Хаджар дернулся. Сквозь тьму, боль и смерть он принял вертикальное положение. Он в первый раз дернул рукой, пытаясь плыть наверх, к свету.

“…пока…”

И внезапно мир изменился. Исчезла тьма. Хаджар стоял на берегу маленького пруда и вглядывался в его глубину. Там он видел отчий дом и ждущих его там родителей. Там же стояли и Неро с Серой. Они звали его к себе, манили.

А затем из пруда появилась дева. Дева, которая была бы пределом мечтания Хаджара, будь она реальна. Она обняла его и потянула вниз. Туда, где хорошо…

Но разве должны были умирать его родители? Разве должны были они сражаться с демонами и жертвовать Леонорой? Разве это не была ошибка Яшмового Императора — императора богов?

Хаджар не знал, откуда он знает, кто такой Яшмовый Император, но все же…

Именно ошибка на небесах привела к тому, что погибли его отец и мать. Что погиб Неро с женой. Разве не боги вершили судьбы людей и, ошибаясь в этом, приводили к гибели не только целые семьи, но и страны?

“… есть…”

Кто дал им такую власть?

Кто позволил распоряжаться жизнями смертных?