Шрифт:
Закладка:
стосковался
по клинков
и копий лязгу.
Зри, кователь,
вот оружье,
что богам
сулит погибель.
Он развернул волчью шкуру и кинул половинки клинка к ногам великана.
Болверк подобрал их.
— Да, — прошептал он, — я помню этот меч. Моей помощи искали тогда Дирин и Двалин. Им нужен был добрый клинок, чтобы откупиться от Свафрлами, а заодно и покончить с ним. Мы заковали в сталь лед, смерть и бурю, могучие руны и заклинания, неутомимую жажду крови, — великан усмехнулся. — Многие воины владели им. Он приносит победу. Ничто не может устоять перед ним, и лезвие его всегда остается острым. Жато его ядовито, раны, которые он наносит, не исцелить ни снадобьями, ни волшбой, ни молитвой. Однако на нем лежит проклятье — всякий раз, когда его обнажают, он должен испить крови. А еще — он губит того, кто им владеет.
Ётун наклонился вперед.
— Потому, — закончил он с расстановкой, — Тор сломал его. Ни у кого больше во всех Девяти Мирах не хватило на это сил. И с тех самых пор клинок покоится в земле. Но — ты говоришь, что Локи призывает к оружию. Значит, время близится.
— Думай что хочешь, — пробормотал Скафлок.
Ётун не слышал его. Пальцы Болверка любовно поглаживали лезвие меча.
— Время близится, — повторил великан шепотом. — Скоро наступят сумерки мира, боги и етуны перебьют друг друга, и придет конец мирозданию. Пламя Сурта пожрет небесную обитель, солнце погаснет, земля скроется под водой, звезды сорвутся со своих мест. Кончается мое рабство! С радостью я исполню твою просьбу, смертный!
Он принялся за работу. Молот с размаху обрушивался на наковальню, высекая искры. Великан ковал клинок, произнося заклинания, от которых сотрясались стены пещеры. Скафлок и Мананнан отступили в темный коридор.
— Я начинаю жалеть, что связался с тобой, — сказал сын Лера. — Зло возрождается к жизни. Никто и никогда не называл меня трусом, но я ни за что не коснусь этого меча. Где твоя мудрость, Скафлок? Он изведет тебя.
— Ну и что? — угрюмо спросил юноша.
Великан погрузил клинок в яд, чтобы остудить. Раскаленная сталь зашипела. Поднявшийся пар обжигал обнаженную кожу. Болверк по-прежнему распевал колдовские песни.
— Не стоит бросаться жизнью ради утраченной любви, — проговорил Мананнан. — Ты же молод, Скафлок.
— Все мы обречены на смерть, — отозвался человек.
Если учесть, что етун был слеп и что никто ему не помогал, он управился с работой удивительно быстро.
— Эгей, воины! — позвал он.
Они вернулись в пещеру. Болверк держал меч в руках. Лезвие клинка ослепительно сверкало, отливая голубым, глаза дракона на рукояти холодно поблескивали, золото светилось словно своим собственным светом.
— Берите! — вскричал етун.
Скафлок принял оружие. Оно было так хорошо сбалансировано, что воспринималось как продолжение руки и словно поило силой того, кто сжимал его рукоять.
Взмахнув клинком над головой, Скафлок ударил — и рассек пополам камень. Лезвие блистало в полумраке голубой молнией.
— Хей! — воскликнул Скафлок. С уст его сорвались слова:
Пышет жаром битва.
Истомился жаждой —
враги, трепещите! —
клинок легендарный.
Взрыкивая, ярый,
крушит он доспехи,
дробит щиты и
кровь выпивает!
Болверк раскатисто засмеялся.
— Ликуй, храбрец, — проговорил он. — От тебя будут убегать и смертные, и великаны, и