Чрезмерные военные и представительские расходы, приоритет политических задач над экономическими и стремительное – благодаря изгнанию из страны огромного числа морисков[130] и отъезду в Новый Свет множества молодых мужчин – сокращение экономически активного населения усугублялось недальновидной политикой протекционизма метрополии за счет колоний. Любые попытки заокеанских поселений инвестировать в производства, способные конкурировать с аналогичными пиренейскими предприятиями, немедленно объявлялись вне закона.

Так, например, королевским указом было запрещено разбивать плантации винограда и даже оливковых деревьев – притом что сама метрополия была не в состоянии удовлетворить нужды колоний в вине и масле. В итоге сложилась абсурдная ситуация: при сохранении формальной монополии на торговлю с Америкой Испания в действительности контролировала лишь 5 % товарооборота собственных заокеанских владений, тогда как все остальные поставки осуществлялись прямыми ее врагами – французами, голландцами, англичанами и немцами.

Когда в 1555 году император Карл V отрекся от испанской короны и всех заокеанских колоний в пользу своего сына Филиппа II, государственный долг страны банкирским домам составлял внушительные 20 миллионов дукатов. За время своего правления Филипп трижды объявлял частичный дефолт… и занимал деньги снова. Ему удалось поднять доходы казны вчетверо, но к моменту его смерти общая сумма долгов королевства превысила 100 миллионов!

К середине 20-х годов XVII века Испания находилась на грани катастрофы. Снижение поступлений золота из Нового Света, перехват в 1628 году голландцами Пита Хейна Серебряного флота, везшего в трюмах почти двадцать тонн драгоценных металлов, массовые внутренние восстания и отделение в 1640 году Португалии ознаменовали собой конец Испанской империи. Один из свидетелей этого краха с горечью резюмировал: «И богатство Европы, и бедность Испании явились результатом одного события – открытия нами Америки».

3.3. Российская империя: бизнес на «Авось»

Златорунных кож здесь хоть не ведется,

Но другое злато за них достается,

Как бы не пришельцы

Други европейцы,

Был бы с избытком наш риск

награжден.

А. А. Баранов. Песня

Если испанских конкистадоров, по их уверениям, вел на завоевание Нового Света сам святой Иаков, то для русских колонистов путь в Америку проторили другие апостолы – Петр и Павел. Во всяком случае, именно в их честь были названы экспедиционные пакетботы Витуса Беринга и Алексея Чирикова. 4 июня 1741 года оба корабля покинули Камчатку с тем, чтобы к середине июля достичь острова Бейкер близ южного побережья Аляски.

В поисках удобного для стоянки места первыми на американский берег ступили «10 человек и служителей вооруженных» с пакетбота «Святой Павел». В оговоренные сроки разведчики не вернулись, и на их поиски отправили еще пять человек, но спасательная команда сгинула так же бесследно, как и их товарищи. Участь первых на американской земле русских людей так и осталась неизвестной и, скорее всего, незавидной… Не таким трагичным, но еще более коротким вышло пребывание у берегов Нового Света «Святого Петра». «Мы, кажется, прибыли сюда лишь для того, чтобы доставить американской воды в Азию», – с досадой резюмировал один из участников экспедиции.

Впрочем, трагизма хватало и в походе «Святого Петра». На обратном пути корабль разбился у берега одного из Командорских островов, и страдавшей от цинги команде пришлось зимовать там. «Нашими каждодневными гостями были нужда и лишения… беспомощность, болезни и сомнения», – вспоминали они впоследствии. Однако вернуться на родину, чтобы рассказать о перенесенных страданиях, повезло не всем. 8 декабря 1741 умер капитан-командор Витус Беринг. Наградой за «русское открытие»[131] Америки руководителю экспедиции стала с великим трудом выдолбленная в мерзлоте неглубокая могила. Не все из 19 человек, скончавшихся той зимой от цинги и холода, удостоились и такой малости.

Несмотря на печальное окончание экспедиции, Витус Беринг даже перевыполнил поставленные перед ним Петром I задачи – не только подтвердил существование морского пути в Северную Америку, но и, по примеру Геракла, «застолбил» проход между Камчаткой и Аляской за российским флотом. И хотя инчоунская[132] скала Равыквын[133] не стала называться «Берниговым столбом», с легкой руки Джеймса Кука пролив между двумя континентами носит имя Витуса Беринга. Кроме того, богатейший груз ценных шкур, добытых командами Беринга и Чирикова за время похода, вызвал среди жителей Дальнего Востока России настоящую «пушную лихорадку».

По проторенному «Петром» и «Павлом» пути вскоре двинулись команды промысловиков-охотников добывать пушного зверя – сначала на Алеутский архипелаг, а позднее и на острова, расположенные близ побережья Аляски. Попытка русского промышленника с говорящей фамилией Глотов аборигенов острова Кадьяк «под высокосамодержавную руку и в платеж ясака[134] привесть», а также требование предоставить пришельцам т. н. аманатов (заложников) привели к вооруженному противостоянию. Промысловикам удалось отбить атаки туземцев, но страх перед повторным нападением мешал им заниматься охотой. Перезимовав на Кадьяке, раздосадованная команда вернулась на Алеутские острова, где приняла активное участие в развернутом после восстания алеутов Лисьей гряды геноциде коренных жителей.

Закрепиться на Кадьяке удалось лишь человеку, которого в российской историографии называют «русским Колумбом» – Григорию Ивановичу Шелихову. Зимой 1784 года он построил там первое в Новом Свете постоянное русское поселение даже с собственной импровизированной крепостью. Не слишком отличаясь от предшественников методами и отношением к аборигенам – так, руководитель двух русских кругосветных экспедиций Василий Головнин утверждал, что к 1786 году промысловики истребили до 80 % коренного населения Кадьяка, – Шелехов выгодно выделялся основательностью подхода. Ни сезонный охотничий лагерь, ни даже торговый форпост его не устраивали. Шелехов замахнулся на создание полноценной самодостаточной колонии: с собственным сельским хозяйством, школой, церковью и т. д.

Для воплощения в жизнь далекоидущих планов не хватало лишь умного и энергичного управляющего, который смог бы «удержать и упрочить завладения» Шелихова. Именно такого человека «русский Колумб» нашел в лице Александра Андреевича Баранова. Первое время тот отказывался от всех предложений возглавить деятельность Северо-Восточной компании на местах, но в августе 1790 года перед угрозой разорения счел за лучшее согласиться на должность, благодаря которой мог поправить свои пошатнувшиеся дела.

Баранов начал свою деятельность с масштабной реорганизации – с переноса кадьякской «столицы» компании. Заложенное Шелиховым поселение сильно пострадало от землетрясения, и по распоряжению нового управляющего в 1792 году колонисты приступили к строительству Павловской Гавани[135]. Успехи Баранова, его рвение, а главное, его неуступчивость в ряде щепетильных вопросов поколебали уверенность Шелихова в правильности своего выбора. Отношения между купцами испортились, и только скоропостижная кончина основателя колонии в 1795 году помешала накопившимся противоречиям вылиться в прямое противостояние.

Из-за махинаций покойного