Моя мать, обожавшая Мисуфа, называла его своим барометром.

— Мисуф указывает мне дурные и хорошие дни, — говорила эта восхитительная женщина. — Дни, когда ты приходишь, для меня ясные, а когда не приходишь — дождливые.

Бедная матушка! Подумать только — лишь в тот день, когда мы утратим эти сокровища любви, мы замечаем, как мало ценили их, пока обладали ими; только тогда, когда мы уже не можем видеть тех, кого любили, мы вспоминаем, что могли бы видеть их чаще, и раскаиваемся в том, что не насмотрелись на них!..

Итак, я заставал Мисуфа посреди Западной улицы, там, где она выходит на улицу Вожирар: он сидел на заду, устремив взгляд в даль улицы Ассаса.

Завидев меня издали, он начинал бить хвостом по мостовой, затем, по мере того как я приближался, вставал и начинал прогуливаться поперек улицы Вожирар, задрав хвост и выгнув спину.

Как только я вступал на Западную улицу, Мисуф, как собака, ставил лапы мне на колени; затем, подскакивая и оглядываясь через каждые десять шагов, он направлялся к дому.

В двадцати шагах от дома он оборачивался в последний раз и убегал. Через две секунды в дверях показывалась моя мать.

Благословенное видение, скрывшееся навеки; я все же надеюсь, что оно ждет меня у других врат…

Вот о чем я думал, милые читатели; вот какие воспоминания вызвало имя Мисуфа.

Поясним. Александр Дюма родился в семье генерала Тома-Александра Дюма, а мать его звали Мария-Луиза Лабуре. Дюма считался квартероном, так как его бабушка по отцовской линии была чернокожей рабыней с острова Гаити.

У герцога Орлеанского Дюма работал с 10 апреля 1823 года сверхштатным писцом с окладом 1200 франков в год, а с февраля 1824 года — 1600 франков в год. С 10 апреля 1824 года он уже работал делопроизводителем. Канцелярия находилась на четвертом этаже дворца Пале-Руаяль. В феврале 1827 года Дюма был переведен в канцелярию вспомоществований, с января 1828 года работал в архиве, а с 20 июня 1829 года и до событий Июльской революции служил помощником библиотекаря все у того же герцога Орлеанского.

Западная улица, о которой говорит Дюма, была расположена на левом берегу Сены, и с 1868 года она составляет южный отрезок современной улицы Ассаса (между улицей Вожирар и авеню Обсерватории). А вот улица Вожирар — это одна из самых длинных улиц в Париже, которая идет от Люксембургского сада в юго-западном направлении.

Простому читателю совершенно не понятно, что такое круг Попилия, о котором говорит Дюма. Тут имеется в виду оригинальный дипломатический прием, который применил Кай Попилий Ленат, живший во II веке до н. э. Он был послан Римом к сирийскому царю Антиоху IV с требованием прекратить завоевание Египта. Когда Антиох попросил дать ему время на размышление, Попилий очертил около него круг на земле и заявил: «Прежде чем выйти из этого круга, дай точный ответ, который я бы мог передать сенату». Пораженный неожиданным демаршем, сирийский царь уступил. Эту историю нам поведал древнеримский историк Тит Ливий.

А теперь несколько слов о весьма одаренном коте Мисуфе, который всегда точно знал время, когда его хозяин возвращался домой.

Каждое утро Мисуф провожал своего хозяина до улицы де Вожирар. И каждый день вечером он приходил на то же место, чтобы с любовью встретить и проводить Александра Дюма до дома.

Но самым необычным в этом для людей почему-то считается то, что если случайно какие-то непредвиденные обстоятельства вынуждали Дюма отодвинуть обычное время возвращения, Мисуф и не думал вставать с подушки.

Только что тут удивительного?

Разве не является доказанным тот факт, что коты и кошки обладают не только свободолюбивым духом, но и замечательной телепатией. Проще говоря, Мисуф был как точный прибор, что всегда четко показывал, когда Дюма придет домой.

Кошачий поэт Шарль Бодлер

Французский поэт, критик и эссеист Шарль Бодлер (1821–1867) так любил кошек, что посвящал им стихи, которые буквально фонтанируют кошачьей одержимостью. Бодлер также известен своими прогулками в поисках бездомных котов и кошек. Он разгуливал по улицам с консервами в руках, одурманенный абсентом и опиумом…

Любимого кота Бодлера звали Тиберий. Журналист Теодор де Грав в статье, посвященной поэту, вспоминает такой случай:

Сегодня годовщина смерти Шарля Бодлера; эта дата вернула мне в память странную драму, которой я был свидетелем однажды утром, в то время, когда знаменитый автор «Цветов зла» еще жил в Париже.

В тот день, зайдя к нему домой, я застал его склонившимся над своим рабочим столом, его правая рука лихорадочно бегала по бумаге, в то время как левая, время от времени, ныряла в мех большого ангорского кота, лениво раскинувшегося рядом со своим хозяином на мягкой подушке.

При звуке моего приближения кот поднял голову, выразил свой гнев несколькими ругательствами и, взмахнув хвостом, как обезглавленная змея, покинул подушку и исчез под шкафом.

Признаюсь, я не пытался его удержать, наоборот, я даже подбодрил его бегство резким взмахом и свистом гибкой трости, которую я держал в руке. Этого было достаточно, чтобы он больше не появлялся.

— Вы не любите Тиберия, — сказал Бодлер, протягивая мне руку: — Но и он не любит вас, — добавил он, улыбаясь.

— Признаюсь, я не люблю кошек.

— Мой дорогой друг, кошки, поверьте, не так глупы, как кажутся, особенно этот кот. Этот мерзавец понимает все сладострастия, и еще вчера он подарил мне зрелище самой утонченной жестокости. Представьте себе, что он принес мне сюда мышку, которую он раздобыл, не знаю где; он бросил ее в моем кабинете и потратил два часа на то, чтобы убить ее. Хитрец!

— И вы позволили это делать этому чудовищу?

— Мой дорогой друг, жестокость на самом деле — это единственная разумная вещь, которая приближает человека к животному.

— И поэтому, конечно же, вы дали своему коту мужское имя, потому что вы называете его Тиберием!

— Это не просто мужское имя, это имя императора. Впрочем, Тиберий устроен, как и все существа, которых судьба сделала высшими, он подчиняется только своим инстинктам. Иногда он, может быть, заходит слишком далеко, но это его так забавляет.

И поэт принялся хохотать тем самым пронзительным металлическим голосом, который прекрасно помнят его друзья.

Разбору семантики кошачьего образа в текстах Бодлера