направлены на укрепление и возвеличивание не отвлеченной, а феодально-крепостнической России. Он был не только патриотом, но и крепостником. Он сумел отыскать новые возможности политического и экономического развития страны и ее утверждения на международной политической арене, использовал их с поразительной энергией и разносторонностью и тем самым отдалил кризис феодализма в России.[257] В результате реформ Петра Россия встала в один ряд с крупнейшими европейскими державами. Вместе с тем Петр решительными и жестокими действиями притушил огонь крестьянской войны, полыхавший в XVII в., сумел превратить и стрелецкий бунт, и астраханское восстание 1705–1706 гг., и казачье восстание под руководством Кондратия Булавина в явления местного характера и тем самым отдалить почти на сто лет продолжение разинского — пугачевское движение. В петровский период не только не ослаб помещичий гнет, но и в дополнение к нему значительно усилился гнет государственный. Это дало крепостному праву возможность приобрести в середине XVIII в. формы, просуществовавшие еще целое столетие.

Следовательно, исторически противоречивой была прежде всего деятельность Петра, а не только народное сознание, отразившее ее в специфических фольклорных формах. При этом надо иметь в виду, что осознание исторических заслуг Петра развивалось, видимо, медленнее, чем непосредственная реакция на петровские «утеснения». В позднейшей традиции активнее живут воспоминания о простоте его общения с народом, исторические песни, воспевающие военные победы, возникают песни и предания, идеализирующие Петра и не всегда имеющие реальные исторические основания. Наряду с этим все больше забываются легенды о «подмененном царе» и другие произведения, рисующие Петра с отрицательной стороны (песня о заточении Евдокии Лопухиной[258] и др.).

Легенды о «подмененном царе», о «Петре-антихристе» и легенда о царевиче Алексее, подобно некоторым другим фольклорным произведениям петровской эпохи, отрицательно оценивают и личность и деятельность Петра. Но было бы непростительным упрощением считать их на этом основании ненародными или реакционными. Они отразили не внешнеполитические успехи, не военные победы и не результат внутренних реформ Петра, поднявших экономику России и способствовавших развитию ее культуры, а деятельность царя-крепостника, выколачивавшего из народа средства, позволившие осуществить эти преобразования, и жестоко каравшего всех недовольных его действиями.

Сравнительно с другими легендами, к которым мы обращались, легенде о Петре-«подмененном царе» посчастливилось. О ней писали многие историки (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, П. И. Мельников, Г. Есипов, В. И. Лебедев, Н. Б. Голикова и др.) и некоторые фольклористы (П. А. Бессонов, Е. В. Барсов, В. Стражев, М. Я. Мельц, В. М. Былов и др.). Она давно осознается как своеобразное фольклорное произведение и вскоре после ее открытия стала называться легендой.[259] Имея в виду обе легенды о Петре и возможность их изучения по бумагам Преображенского приказа, В. О. Ключевский писал: «Эти канцелярские бумаги наглядно представляют нам возникновение и развитие обеих легенд. Та и другая имела свою историю, прошла известный ряд моментов в своем поэтическом движении, представляя притом редкий вид народного творчества, пропущенного сквозь фильтр царской полиции».[260] И все же легенда до сих пор изучена недостаточно. И С. М. Соловьев, и В. О. Ключевский создали логическую, но не строго документированную реконструкцию истории легенды. Другие историки касались ее попутно. Наибольшее число фиксаций легенды приводит Н. Б. Голикова.[261] Она очень верно оценила легенду, степень ее распространенности, ее социальную и политическую роль, однако ее, естественно, интересовал более правовой и политический, а не фольклористический аспект темы.

Легенда о «подмененном царе» теснейшим образом связана с типично феодальным и средневековым представлением об исключительности царского рода. Мы уже говорили об этом представлении в связи с анализом легенды о царевиче Дмитрии. Крепостнические действия Бориса Годунова объяснялись в народе тем, что он не «прямой царь». Есть свидетельства того, что по мере разочарования в Романовых в народе стала обсуждаться истинность их царского происхождения.

Легенды, возникшие как следствие подобных слухов, по своему типу не были легендами об «избавителях» и тем более не носили социально-утопического характера. Но формировались они на той же социально-психологической почве и поэтому теснейшим образом с ними связаны.

Для того чтобы возникла легенда об «истинном царе», который должен возвратиться и спасти народ, необходимо, чтобы правящий царь был признан не «прямым», не истинным, не прирожденным. Для Бориса Годунова и Василия Шуйского этого не требовалось: их нецарское происхождение было известно. Другое дело Алексей Михайлович. Его царское происхождение не могло быть подвергнуто сомнению. Отсюда возникновение слухов об обидах, которые бояре чинят молодому царю, об их покушении на его жизнь, об его уходе «на Литву».

Петр I был возведен на престол десятилетним мальчиком. Вокруг трона, который он делил со своим братом Иваном, шла непрерывная борьба боярских и дворянских группировок (Милославские, Голицыны, Нарышкины, Хованские и др.). До 1689 г. Петр был мало известен народу. Правила Софья, а он был «младшим» царем. В 1689 г. партия Нарышкиных одержала победу, но Петр в это время только начал определяться как личность и играл еще весьма незначительную роль. Вместе с тем именно с этого времени Б. А. Голицын, а потом Л. К. Нарышкин и мать Петра царица Наталья действуют его именем. Все яснее становится формальность царствования больного Ивана. Сам же Петр занят «потешными», потом кораблями, завоевывает себе самостоятельность действий пока только в этой области. С 1690 г. он сближается с Лефортом и с другими своими будущими соратниками, сатирически имитирует государственную деятельность в «столичном граде Пресбурге», где есть свой князь-папа, патриарх, «всешутейший собор», а он сам играет якобы сугубо второстепенную роль. В общегосударственные дела он входит еще мало, изредка требует людей, средства и материал для потешных затей. Не исключено, что именно в это время впервые появляются слухи о том, что «царь покинул царства». Этот слух мог быть зерном, из которого впоследствии развилась интересующая нас легенда.

Впрочем, исключительного в этом, казалось бы, ничего не было. Начиная с Михаила Федоровича, за «малолетних» царей обычно правил один из ближайших бояр. Отношения Петра с Ф. Ромодановским, Н. Зотовым, Ф. Лефортом внешне еще достаточно напоминали отношения Ивана Грозного с Симеоном Бекбулатовичем или «покидание царства» Борисом перед коронованием с той разницей, что занятия Петра и его мнимое самоустранение не имели трагической окраски и прямо продолжали ситуацию его детства.

В процессе подготовки первого Азовского похода и особенно после его неудачи (1695 г.) и до отъезда за границу Петр начинает расширять свою деятельность, все энергичнее заявляет себя самодержцем, имеющим определенную программу. Именно в эти годы начинает формироваться неудовольствие Петром и «немцами-командирами», которое выразилось как в солдатских песнях типа «Горы Воробьевские», так и в полузабытой, но в свое время популярной пословице: «На Москве — бояре, в Азове — немцы, в воде — черти, в земле — черви». В 1696 г., после второго похода, Азов взят и Петр возвращается в Москву с победой. Однако во