Шрифт:
Закладка:
Можно без особенно большого остроумия писать так, что другому потребуется много остроумия, чтобы понять.
Недостаток идей делает нашу нынешнюю поэзию презренной. Будьте изобретательны, если хотите, чтобы вас читали. Кто же, черт возьми, не прочтет охотно нечто новое?!
Немец никогда так сильно не подражает, как именно тогда, когда хочет быть совершенно оригинальным[210]... Оригинальным писателям других наций и не приходит в голову быть оригинальными...
Когда книга сталкивается с головою — и при этом раздается глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?
Если бы мы больше думали самостоятельно, то мы имели бы гораздо больше плохих и гораздо больше хороших книг.
Теперь встречаются особого рода люди, в большинстве случаев молодые поэты, которые слово «немецкий» произносят почти всегда задрав нос. Верное доказательство, что даже патриотизм у этих людей является также подражанием. Кому это нужно, всегда хвастаться тем, что ты «немец»? «Я немецкая девушка»[211], разве это нечто более значительное, чем английская, русская или таитянская? Или вы хотите этим сказать, что и немцы тоже обладают разумом и талантом? О, но ведь это может отрицать лишь невежда или глупец... Я прошу вас, мои соотечественники, бросьте эту бесполезную похвальбу...
Некоторые люди высмеивают изучение искусств, говоря, что о картинках пишутся книги. А наши разговоры и наши произведения, разве это не описания картинок на сетчатке нашего глаза или мнимых картинок в нашей голове?
Острый ум — увеличительное стекло, остроумие — уменьшительное. Уж не думаете ли вы, что открытия делаются только с помощью увеличительного стекла? Я думаю, что в мире интеллектуальном уменьшительным _ стеклом или по крайней мере инструментом, подобным ему, было, пожалуй, сделано больше открытий...
Книги пишутся по книгам, и наши поэты в большинстве случаев стали поэтами только благодаря чтению поэтов. Ученые должны бы стараться вносить в книги свои ощущения и наблюдения.
Многих из наших оригинальных гениев[212] нам придется считать за полоумных до тех пор, пока мы не станем такими же умными, как они.
...Вы хотите, чтобы мы писали, как греки, а вы будет нас оплачивать, как во времена древних германцев? Нет, начните-ка вы сначала, поставьте нам памятники, а мы уже не преминем выступить в свое время с нашими «Илиадами»...
Вам следовало бы когда-нибудь поглядеть на английских ученых[213], как они это делают и как у них это получается. Они сидят за столом, этакие упитанные и кругленькие, едят и пьют, расстегивая одну пуговицу жилета за другой, и, насладившись вдоволь всем, располагаются в Вестминстерском аббатстве[214] на мраморных постаментах среди королей, а публика, над которой они еще при жизни большей частью потешались, пусть несет за это расходы...
...Почему пишут сатиры только на ученых, а не на других людей? Ответ: по той же причине, почему врачи, когда желают продемонстрировать работу сердца и внутренностей, вскрывают не студентов, а собак. Мне хотелось бы, чтобы тот, кто задает такие вопросы, сделал бы первую попытку. Попробуйте написать сатиру на главного камердинера или ублюдка фаворита, на любовницу или главного лесничего; но о сатире я не хочу даже говорить, скажите хотя бы правду!
Средства, которыми я постоянно пользовался, были, кроме позолоченной пилюли, также меч и весы[215].
Аристотель заметил, что из всех видов авторов поэты любят свои произведения больше всего.
Купцы имеют свои waste book[216] (в Германии — черновик, книгу для записей). Сюда записывают они ежедневно все подряд, что продают и покупают. Отсюда это переносится в журнал и располагается уже более систематически, и, наконец, переходит в ledger of double entrance[217] по итальянскому образцу. В ней заводят счета на каждого человека в отдельности, сперва в качестве дебитора, а затем кредитора. Это заслуживает подражания со стороны ученых. Сначала книга, куда я все записываю так, как я это вижу или как это приходит мне в голову, затем это можно вновь перенести в другую, где материал уже отбирается и упорядочивается, а в ledger выясняется уже связь вещей и вытекающая из нее трактовка каждой в соответствующих выражениях.
...Что мелко в серьезной форме, то может быть глубоко в остроумной.
У кого две пары штанов — продай одну и купи эту книгу!
...Если кто-нибудь плохо пишет, ладно — пусть пишет: превратиться в осла еще далеко не самоубийство.
Книга оказала влияние, обычное для хороших книг: глупые стали глупей, умные — умней, а тысячи прочих ни в чем не изменились.
Из материала, годного разве что для статейки в газете, не создавайте книги, а из двух слов — периода. То, что говорит дурак в целой книге, было бы еще терпимо, если бы он сумел это выразить в трех словах.
Из любви к родине они пишут вздор, который вызывает насмешки над нашей любимой родиной.
Я, собственно, отправился в Англию для того, чтобы научиться писать по-немецки.
Мужество, болтливость и толпа на нашей стороне. Что же нам еще нужно?
Внезапные мысли, приходящие в голову, можно излагать в черновике со всей обстоятельностью, в которую впадаешь, покуда вещь для тебя еще нова. Затем, ознакомившись с ней ближе, замечаешь ненужное и формулируешь короче...
...Покуда я живу, по меньшей мере, величественный немецкий период с длинными завитками[218] нисколько не станет ронять своего достоинства. В нем выражен национальный характер, ведь все это имеет глубокую внутреннюю связь. Наши
