Застыв над Радой, перевожу дыхание. Ещё не лето, вода ледяная. И снова как зелёный сопляк даю ей шанс избежать наказания. Как там говорят – бог любит троицу?

– Хватит! – на этот раз не сдерживаю себя. Ору в полный голос. Мелочь под ней испуганно таращит глаза, а Рада, пользуясь заминкой, самозабвенно вспарывает ногтями смуглую щёку. Что ж. Прости, дорогая, ты не оставляешь мне выбора.

Сцапав узкую кисть свободной пятернёй, рывком разворачиваю жену лицом к себе и, перехватив покрепче ведро, опрокидываю его содержимое ей на голову. Мгновенно наступает секундная благодать: ни визгов, ни лая, ни собственного сердцебиения.

Мать моя, женщина... окатил её, а пробирает меня. Глубокий вдох и опускаю глаза на мокрые изумлённо приоткрытые губы. Сердце, очнувшись, таранит рёбра, выбивая из лёгких резкий выдох.

Тишина мёртвая. Бесконечно долгий миг глаза в глаза. Моя ярость против её растерянности... возмущения... гнева.

– Не забывайся, – напряжёно предупреждаю, перехватывая занесённую для пощёчины руку. Похоже я сейчас действительно на грани, раз с трудом нахожу в себе силы удержаться и не раздавить до хруста узкую кисть. – Я не он. Лучше не рискуй бросать мне вызов.

– Да она бешенная, – раздавшийся сбоку всхлип напоминает об изрядно потрёпанной Заре. – Меня мама прислала узнать, зачем вы заезжали...

– Хватит. Правду говори, чего уж, – холодно чеканит Рада, мгновенно провоцируя непреодолимое желание свалить куда подальше. Их бесконечная грызня успела проесть мне все печёнки. – Пришла полюбоваться, как меня твоими стараниями из дома выставят. Увидела? Теперь выметайся.

Капля воды, сорвавшись с её подбородка, приковывает внимание к оставшейся без верхней пуговицы блузе, а точнее к проглядывающим через мокрую ткань, напряжённым вершинкам грудей. Закашливаюсь, слишком жадно вдохнув, и резко возвращаю взгляд к её глазам.

Голод и ярость не лучшая связка в свете последних событий. Выдержка, которой я раньше всегда гордился, подводит, мысли выматывают, реакции почти не подконтрольны. Мне нужно время, чтобы решить, готов ли я чем-то поступиться ради нас, и если да, то чем конкретно. А решившись придерживаться курса, не врезаясь в крайности как слепой щенок. Нужно взять себя в руки. Попытка дубль... да пофиг. Справлюсь.

– Она никуда не пойдёт.

– Драгош, – Рада потрясённо прикусывает губу, безотчётно отступая на полшага назад и пряча под пиками густых ресниц боль, которую мне тягостнее всего видеть. Именно так моя мать смотрит на моего отца. Ещё один веский аргумент не тянуть резину. – Зара моя сестра, не твоя. Со своей роднёй я сама как-нибудь разберусь, ведь это теперь и мой дом.

– А вот этого я пока не решил, – жёстко обрубаю её трёп, дёргая на себя острый локоть Зары и твёрдо глядя в прищуренные от ярости глаза жены.

– Чего ты хочешь этим добиться? – в тихий голос прорывается обречённость. Её лицо выглядит осунувшимся, и я невольно испытываю укол сочувствия. Но жалость последнее чувство, которое сделает кого-либо из нас счастливым.

– Ничего такого, о чём тебе нужно знать. Сходи пока и приведи себя в порядок, – негромко произношу, доставая свой телефон, чтобы набрать Жеку. Два пропущенных от любого другого, не являющегося членом семьи не стали бы меня волновать, но Мадеев парень толковый, хоть и своеобразный. Только Рада стоит на прежнем месте, а мой палец бесцельно скользит по сенсору, якобы проматывая ленту контактов, пока взгляд то и дело возвращается к прозрачной от влаги блузе.

– Я одна не справлюсь, – добивает жена вкрадчивым шёпотом с примесью задушенного отчаяния и пронзительно смотрит на меня, невольно опешившего от столь недвусмысленного приглашения.

– Да чтоб тебя... – вырывается непроизвольно, под гнётом принятого решения и безрассудного желания тут же им пренебречь. Действительно шувани... которая пока не осознаёт, насколько я перед ней на самом деле слаб и уязвим. Рада заставляет чувствовать себя ледяным истуканом, застывшим на пороге новой весны и мне страшно сделать следующий шаг, потому что тогда точно рухну на колени. Меня разморит теплом, ослепит светом, оглушит звоном ручьёв. Она проникнет через поры, отравит кровь и та, загудев, набухнет почками на ветках артерий, зацветёт соцветиями розовых сантиментов ... Это буду уже не я, а какой-то слизняк, жалкий и бесхребетный. Не авторитет, не лидер – пустое место, раб. Её победа – моё поражение, нельзя ставить женщину превыше себя. Нельзя. Только мать. Закуриваю, пытаясь взять себя в руки, но снова теряюсь взглядом средь россыпи мурашек на обожженной ледяной водой коже. Умереть, как охота согреть её своими губами. – Не справится она... Старайся лучше, – злость прорывается хриплым рыком, ещё немного и мне станет фиолетово на вылупившуюся мелочь. Возьму желаемое прямо во дворе, на мокром столе, затем ещё больше себя возненавижу. – Наверх пошла. Живо! Зара, а ты за мной иди.

– Как скажешь, – Зара покорно опускает ресницы, а сама губы облизывает, глубоким вздохом привлекая внимание к вполне сформировавшейся груди. Когда вырасти-то успела?

Действительно соблазняет, малявка, – удивлённо отмечаю, вскользь оценивая ладную фигурку. Ничего так, на Раду похожа. Сильно. Интересно, а как у нас со скромностью, так же хромает? Мозг, измотанный яростью и ночными похождениями, тут же генерирует спонтанный и местами циничный выход из положения. Но сперва нужно кое в чём убедиться.

Шувани* – ведьма (цыг.)

Глава 20

Проводив тяжёлым взглядом сорвавшуюся в дом жену, киваю Заре, чтобы следовала за мной. Ярость, с которой Рада захлопывает перед нами входную дверь, звоном дрожит в оконных стёклах. Хотя, я могу путать с ним дребезжание собственных безнадёжно развинченных нервов. Нужно отдать птичке должное, лицо она сохранила. Не спорила, не нарывалась, если бы не финальный финт с дверью, то я бы вполне мог остаться доволен.

С трудом уломав себя повременить с воспитательными мерами, пропускаю свояченицу вперёд, и, швырнув под ноги недокуренную сигарету, копошусь в телефоне. Без отвлекающих факторов, номер Мадеева находится сразу.

– Извини, Жек. Был немного занят. Стряслось чего?

– Ты б ещё завтра очухался, – по обыкновению легкомысленно скалится друг – черта стоившая здоровья не одному "гению", рискнувшему навариться на его добродушии. – Фифа твоя вчерашняя стряслась. Что ж ты даме номерок забыл оставить? Пришлось выручать.

– Ну и кого ты ей подсунул? – ухмыляюсь, кивком указывая Заре в направлении кухни. Та