Шрифт:
Закладка:
Кроме того, во время этого же доклада, я сообщил Народному Комиссару, что этим делом необычайно заинтересован РАДЗИВИЛОВСКИЙ, и ведет разговоры, что это дело является вымыслом.
В соответствии с распоряжением Наркома ЧАНГУЛИ в конце июня 1938 года был направлен в Москву и, как мне впоследствии стало известно, следствие было поручено бывшему начальнику 3 отдела НКВД СССР НИКОЛАЕВУ. В результате получилось так, что ЧАНГУЛИ отказался от показаний, данных в Иваново, и, в довершение к этому, был посажен в одну камеру в Бутырской тюрьме со ШРЕЙДЕРОМ, на которого он давал показания. В результате там они договорились компрометировать следствие.
Таким образом, в течение 4 месяцев дело ЧАНГУЛИ в аппарате 3 отдела НКВД СССР лежало без всякого движения и только после того, как ЧАНГУЛИ, по Вашему приказанию, в конце октября был возвращен в Иваново. Он снова подтвердил свои показания и сейчас дает дополнительные данные весьма серьезного характера.
Второе дело – в отношении причастности к контрреволюционной организации бывшего первого секретаря СИМОЧКИНА, второго секретаря КОРОТКОВА, бывшего председателя Облисполкома МАРЧУКА и бывшего председателя Облисполкома АРАЛОВА.
В течение пятимесячного изучения обстановки в области и работы вышеуказанной группы работников у меня накапливались материалы об их вражеской деятельности. В результате, в конце июля 1938 года от арестованных АРТЕМЬЕВА – бывшего председателя Горсовета Иванова, ШУЛЬЦЕВА – бывшего третьего секретаря Обкома, КОМЕНДАНТОВА – бывшего заместителя председателя Облисполкома, ДАВЫДОВА – бывшего заведующего отделом Обкома и МИНАЕВА – бывшего помощника первого секретаря Обкома – были получены показания о причастности к контрреволюционной правотроцкистской организации СИМОЧКИНА, КОРОТОКОВА, МАРЧУКА и АГАЛОВА. Эти протоколы были немедленно направлены в Москву в адрес Народного Комиссара и начальника 4 отдела НКВД СССР ЖУРБЕНКО. Следует отметить, что в процессе допроса с обвиняемыми разговаривал новый первый секретарь Обкома ВКП(б) СЕДИН, и они ему, совершенно свободно, подтвердили свои показания.
Спустя некоторое время, после отсылки протоколов в Москву, арестованные были затребованы в 4 отдел НКВД СССР и перепроверка их показаний, как мне впоследствии стало известно, была поручена помощнику начальника СПО НКВД СССР КОГАН. В течение трех месяцев мне совершенно не было известно о результатах перепроверки их показаний, за исключением того, что я пользовался частными слухами, что все обвиняемые от показаний отказались. Меня такое явление поражало, тем более, что случайно или не случайно, это дело для перепроверки, опять-таки, попало КОГАН, с которым я неоднократно сталкивался по делу ПОСТЫШЕВА.
В связи с отказом от показаний ЧАНГУЛИ и вызванной пятерки арестованных по делу СИМОЧКИНА, по Наркомату усиленно начали муссироваться слухи о том, что в Иваново липуют дела. В это время я видел к себе пренебрежительное отношение со стороны ряда руководящих работников Наркомата, в частности – НИКОЛАЕВА, ЖУРБЕНКО и др.
Будучи на Второй сессии Верховного Совета, я решил попасть на прием к Наркому м поставить вопрос о том, чтобы по всем этим делам провести строгое расследование, т. к. я был совершенно уверен в том, что дела велись правильно и честно. Может быть, были отдельные ошибки в следствии, но существенной роли они не играли. В течение трех дней я добивался приема у Наркома через начальника секретариата ШАПИРО. Вначале ШАПИРО обещал, а под конец заявил, что Нарком, ввиду занятости, принять не может: если хотите, оставайтесь после Сессии, через несколько дней, может быть, и примет.
Тогда я решил по-другому: увидеться с начальниками отделов НИКОЛАЕВЫМ и ЖУРБЕНКО и переговорить, в чем же, в конце концов, дело, почему арестованные отказались от показаний, выяснить, каково положение с этим делом и тогда, в соответствии с этим, решить, что делать. Это мне также не удалось. НИКОЛАЕВ и ЖУРБЕНКО, под видом занятости работой, меня не принимали, сколько бы я попыток не делал. В заключение, я вынужден был пойти к помощнику начальника СПО КОГАН, который «любезно» мне сообщил, что арестованные отказались от показаний, видно, что тут никакого дела нет, что ДАВЫДОВ и МИНАЕВ – совершенно не виновные люди, Вы их зря арестовали, и я вношу предложение из освободить. А остальных арестованных – ШУЛЬЦЕВА, КОМЕНДАНТОВА и АРТЕМЬЕВА – придется судить по Ивановским делам.
Я КОГАНУ стал настойчиво доказывать, что точка зрения не правильная, что СИМОЧКИН, АРАЛОВ, КОРОТКОВ и МАРЧУК вели вражескую работу в Иваново и что показания арестованных – правильные. КОГАН мне это резко ответил: «Это – Ваше дело, вы можете думать, что Вам угодно, а я вот передаю дело ФЕДОТОВУ (помощник начальника СПО) и предложу оформить отказ от показаний и освободить ДАВЫДОВА и МИНАЕВА». И тут же вскользь заметил: «Вы знаете, что ЛИТВИН назначается первым заместителем Наркома?». Я ему ответил, что мне это неизвестно, впервые слышу и спросил, куда же денется ФРИНОВСКИЙ? КОГАН сказал, что ФРИНОВСКИЙ назначается Наркомом по Военно-морским делам. Я думаю, что эта фраза, о назначении ЛИТВИНА заместителем Наркома, была брошена не случайно, а для устрашения меня (подчеркнуто синим карандашом. – А. Д.).
Возвратившись в Иваново без всяких результатов по этим делам, я решил написать письмо Народному Комиссару и поставить в нем вопрос о том, что дела – верные, следствие велось правильно. И, если не добьюсь результатов, то придется пойти в Центральный Комитет партии и просить разобрать правильность этих дел. Такое письмо мною было послано в конце сентября 1938 года. Ответа я на него не получил. И только в конце октября, по Вашему приказанию, все арестованные были возвращены в Иваново, где они в процессе работы над ними снова подтвердили свои показания, данные в свое время в Иванове. При этом обвиняемые рассказали о том, что производившие допрос по их делу – помощник начальника СПО КОГАН и начальник отделения КРАЕВ – прямо допрашивали их на отказ, заявляя, что они оклеветали на СИМОЧКИНА, КОРОТКОВА и АРАЛОВА, что эти московские работники – известные и проверенные.
Обвиняемым было рассказано, кто из них вызван по этому делу в Москву, и кто
