Я их много видела, несправившихся, работа такая.

Иногда удается в последний момент подхватить и помочь. Иногда нет.

Иногда сам ребенок уходит из семьи, иногда отдают, иногда забирает опека.

Иногда люди честно говорят: мы не смогли. Иногда на ребенка валят: не такой, не сякой, больной, ненормальный.

Это всегда все очень невесело и непросто. И порой кажется, что все напрасно, и лучше вообще никого никуда не устраивать, и хочется все бросить к чертям. Это мне, со стороны. А «несправившимся» еще тяжелее. Не говоря уже о ребенке.

В такие моменты я всегда вспоминаю одну историю. Историю мальчика, с которым не справились. Который пошел по наклонной. Который, как в любимых желтой прессой ужастиках «про пригретых на груди генетически порочных детей», ограбил с дружками семью, вложившую в него столько сил. Который убегал, врал, воровал, и не желал никаких отношений с приемными родителями и с родными сестрами. Который сел, а потом снова сел, и его приемная мама много лет жила с этой болью в душе – не смогла помочь, подвела, не спасла, не справилась.

Так получилось, что с этим бывшим мальчиком, тогда уже зрелым человеком, я познакомилась до того, как узнала его историю.

Кого я увидела? Молодого сильного мужчину. Веселого, доброго, уверенного, готового помочь.

С нежной иронией он общался с женой, с сестрами, с приемной мамой.

Было видно, как в доме рады его приходу, и видно, как он рад приходить сюда.

Было видно, что это очень хороший человек, внутренне, до глубины души хороший, все для себя в жизни решивший – правильно.

И видно, что он любит, любим, и счастлив. Они с женой обсуждали усыновление ребенка.

Но не успели.

Год назад Саши не стало. Скоротечный рак мозга.

Я вспоминаю его в тот день, когда он показывал нам свое любимое место: родник в глубине леса, с хрустальной ледяной водой. Каким юным вдруг стало его обветренное лицо, как у мальчишки, который показывает новым друзьям свое сокровище и ревниво смотрит: понравилось ли? Словно проживал свое непрожитое детство в эти минуты.

Саша не знал, наверное, но я часто на семинарах рассказываю его историю, и привожу его слова, сказанные приемной маме: «Я бы и сам тогда с собой не справился… Если бы я в семье не пожил, точно бы не выбрался… Меня спасло, что я всегда помнил, что есть еще другая, нормальная жизнь».

И приемные родители, иногда уже совсем приунывшие и отчаявшиеся, светлеют лицом, всхлипывают и говорят: а и правда, может, еще все наладится. Мо-жет, он позже поймет. Может, не пропадет все, что между нами есть.

Не пропадет. Любовь и забота никогда не пропадают. Даже если какому-то ребенку их не хватит, чтобы преодолеть боль внутри. Даже если внешне все не станет благополучно. Но это выбор, это шанс, это возможность узнать, что «есть еще другая нормальная жизнь».

Поэтому я готова работать и в тех случаях, когда вовсе нет гарантий, что «справятся». В жизни вообще нет гарантий. Мы можем только любить, страдать, помогать и верить, что все не зря.

Эта история, рассказ о Сашиной жизни – его подарок нам всем.

Он и не представлял, как многим людям помог и еще поможет – просто историей своей жизни.

Спасибо ему за эту историю и вечная память.

Про тайну

7 мая 2014 г.

Просто посыпались тяжелые ситуации с подростками с тайной усыновления.

И, конечно, там всегда не только в тайне дело. Но со всем остальным можно работать. А с проблемами, вызванными тайной, – ничего не сделаешь. Открывать ее в этом возрасте, да еще на фоне конфликтов и кризиса в отношениях – рискованный ход с непредсказуемыми последствиями.

Как же всем начинающим приемным родителям хочется сказать: «пожалуйста, я вас очень прошу: не обрекайте себя и своего ребенка на этот кошмар, когда его корежит изнутри от того, что вы даже не можете назвать ему словами, не можете его про это пожалеть, не можете отправить его про это поработать с психологом, потому что этого как будто нет. Тайна».

И когда ваш любимый ребенок в отчаянии повторяет – по глупому поводу, из-за задачки или ссоры с компанией приятелей: «У меня нет шансов, со мной все всегда будет плохо, мне нет места в жизни», – вы вынуждены говорить в ответ ничего не дающие благоглупости. Когда он злится на вас, сам не зная почему, а вы объяснить не можете. Когда он делает словно назло все, чтобы показать: он не ваш, он чужой, чтобы наконец вы произнесли это вслух, а вам так хочется, если честно…

Очень часто говорят о том, что тайна – это ложь ребенку, которую он не простит, что это бомба, которая может взорваться в самый неподходящий момент.

Все это так.

Но для меня самое ужасное в тайне то, что это чулан, в который ребенка запирают с его болью – одного. Отдают ей на растерзание. А сами родители стоят за дверью и повторяют про «мы тебя любим» и «надо просто постараться».

Это, конечно, касается не только усыновленных детей.

Любая пережитая ребенком боль, травма, потеря не должна быть запрещена к обсуждению, явно или неявно. Все эти «не надо его расстраивать, пусть скорее забудет, мы его бережем от этих разговоров» есть просто оставление без помощи, по малодушию ли, по незнанию, по традиции, по собственной неспособности выдерживать чувства.

Пожалуйста, не делайте так.

Он не забудет, ваша любовь и забота сами по себе не отменят того, что уже было. Травма может накрывать через годы, особенно если имела место в самые ранние, досознательные, дословесные месяцы жизни. Спусковым крючком могут стать разлука, ссора с близкими, чье-то отвержение, какая-то неудача. И накрывшие депрессия, отчаяние, ярость или бессилие будут совсем вроде бы неадекватны поводу.

Вы же не стали бы скрывать от ребенка, что у него диабет или астма, рискуя его жизнью? С ними можно жить и быть счастливым, нужно просто уметь позаботиться о себе в некоторых ситуациях.

Пожалейте детей.

Они имеют право плакать в ваших объятиях обо всем, что с ними случилось. Они имеют право знать имя той боли, которая внутри, потому что только это дает шанс с ней справиться.

Не знаю, как еще сказать, чтобы поверили. Многие до сих пор уверены, что «так ему будет лучше».

По уму

23 января 2017 г.

Меня много раз попросили описать, а как должно быть «по уму», если