Шрифт:
Закладка:
Но я что хочу сказать.
Поразительно, как меняются люди, когда хоть на время стряхивают с себя виктимность. Те же самые люди, которые в первый день привычно жаловались на судьбу, начальство, зарплату, очернение в СМИ и то, что «нас не уважают». На третий день прозвучало: «Надо заставить с нами считаться». Как только в ответ на какую-то идею кто-то привычно заводил: «да мы не можем, да нам не дадут, да не положено», – тут же два или три человека отвечали вполне конкретными идеями, как сделать, чтобы смочь, чтобы дали, чтобы стало положено. Я не знаю, насколько это прочно, но оно есть.
И еще. Чем больше общаюсь с самыми разными коллегами (в широком смысле, людьми из сферы) в разных регионах, тем больше видно: на уровне глубинных, базовых ценностей мы совпадаем. Есть исключения, но с большинством, с тремя четвертями примерно – совпадаем.
Даже если они по конкретным вопросам думали всегда иначе. Или вообще о чем-то не задумывались, действовали по инерции. Правильный образ, небольшой сдвиг взгляда – и возникает вольтова дуга взаимопонимания. С внутренне чужими так не бывает.
Когда-то мне казалось, что миссия ИРСУ (Института развития семейного устройства) – менять систему ценностей у специалистов. Ни фига. Ее не поменяешь извне никакими тренингами. Можно только дать синхронизирующий импульс. Можно только быть с ними открытым, честным и уязвимым, и тогда получишь в ответ их подлинные, а не привычно-защитные мысли и чувства.
Миссия – обращаться к тому, что в людях уже есть, но они дали себе заморочить голову, что это стыдно, невозможно, «не принято», дали себя убедить, что норма – это черствость, цинизм, барыжничество и лицемерие. И когда они просто слышат от кого-то: ребята, это мы с вами нормальные, а не они, вот, смотрите, я тоже так думаю и чувствую, как вы, я ПОЗВОЛЯЮ СЕБЕ так думать и чувствовать, они становятся – не другими, нет, а как раз теми самыми, какие они и есть на самом деле. Хотя бы на один день, а хочется надеяться, что и на дольше. И они себе такими – нравятся, хоть и страшновато порой.
Когда уезжали из Смоленска, к нам не пришло такси. Что-то втуляли сначала, что машина застряла, потом, что придет другая, потом, что другой нету, потом, что ту, что уже не застряла, задержали гибддшники. И так минут 40. А до поезда уже полчаса. А мы в пригородном санатории, где был семинар, и там такая дорога в колдобинах и во льду идет к трассе, и темень, и никого, а у девушки Саши, организатора, еще огромный чемодан на колесиках. Мы поплелись, скользя и чертыхаясь, – а что делать? Единственный шанс – поймать попутку. Утром меня в Питере группа ждет, если не успею на этот поезд, не успею перепрыгнуть в «Сапсан», а люди со всей Ленобласти приехали.
Тут нас обгоняет черный шикарный джип, муж голосует, но я говорю: «Да не, эти не остановятся, зачем им извозом-то баловаться». Джип и правда проезжает мимо. А потом вдруг тормозит и сдает задом. В нем молодая пара, заднее сидение завалено сумками. На лету вникнув в ситуацию, они очень быстро разгребают сидение, мы впихиваемся, и нас со свистом доставляют к поезду. На вопрос: «Сколько мы… вам должны», – ответили: «Не все в жизни сводится к деньгам», – то ли со смехом, то ли всерьез.
25 мая
25 мая 2013 г.
Вчера в Петрозаводске на втором дне семинара для специалистов про подростков с травмами привязанности вдруг пошел разговор о том, каково подросткам в детдомах. В Карелии службы семейного устройства в основном при учреждениях, но не по инициативе учреждений. Это такой особый экстремальный жанр существования.
Говорили о том, почему так сложно с подростками воспитателям и почему так плохо самим подросткам. Ну, и пошли примеры и ситуации.
Как любыми способами не отдают в семью детей «удобных»: контактных, послушных, помогающих. При этом любыми же способами готовы сбагрить детей неудобных, протестующих, убегающих, нарушающих правила. Хоть куда сбагрить: хоть в коррекционку, хоть в спецшколу для правонарушителей – представитель детдома в суде сам выступает за то, чтобы воспитанника посадить в эту тюрьму для детей.
Как не дают встретиться с родными ребенку помладше: «а то будет к ним стремиться, пусть лучше скорее забудет и у нас привыкает», – но при этом готовы отдать пятнадцатилетнюю «неудобную» девочку под опеку стоюродной бабке, у которой живет не просыхающий отчим.
Как отправляют в психушки за крики и грубость, за побеги.
Как отдают охране приказ не пускать в детдом бывших воспитанников, которым иногда пойти некуда и обратиться не к кому, кроме своих прежних воспитателей, а им запрещено «приваживать» – кабы чего не натворили.
А было как раз 25 мая, и мы поздравляли всей группой одну участницу, маму выпускницы, которая убегала к дочке на последний звонок.
И так вдруг ярко я себе представила, что во всех этих самых детдомах и интернатах прямо сейчас, в эти минуты, стоят на сценах нарядные директора и завы по воспитательной работе. Те самые, которые в судах требуют посадить детей в тюрьму и которые запрещают детей на порог пускать. Те самые, которые отправляют детей под аминазин или подкладывают девчонку пьяному отчиму, лишь бы с себя снять ответственность. Стоят и говорят проникновенным голосом текст, который я знаю дословно.
Про «этот дом всегда будет вашим родным домом».
Про «вы все – наши родные дети, в вас вложена частица нашей души».
Про «здесь дали вам старт, дали крылья».
И у них слезы на глазах. И руки растроганно сжимают букет от благодарных воспитанников. И в эти минуты они верят абсолютно в каждое свое слово.
А если они не справятся?
19 января 2014 г.
Эти слова часто приходится слышать.
Иногда они звучат пафосно-манипулятивно, чтобы оправдать нежелание отдавать детей в семьи (их очень любят некоторые директора ДД, хотя сами, отправляя трудного ребенка из учреждения куда подальше, вовсе не считают, что «не справились»).
Иногда с искренним ужасом – а вдруг не справятся, вернут, ребенку-то каково?
Иногда от самих будущих и действующих приемных родителей: а если все будет (было) зря, если не сможем помочь, если все равно ребенок пойдет по наклонной
