старому роду, знак этого — двойной крест, что в заведении пользуются скалкой, что предки хозяина — из Хазельнута, знак этого — шесть орехов в овале. Кроме того, в круге было Божье древо — очень сильный оберег от нечистой силы, и для той же нужды служили страшные каменные рожи — одна сбоку на стене, а две по углам кровли.

Дозор прошел — можно было вылезать.

— А, может, обойдемся без доски? — спросил боцман. — Ганс, ты ведь сможешь встать на плечи к господину Брюсу и ухватиться за фронтон?

— Сперва посмотрим, далеко ли окошко от фронтона, — сказал Георг. — А то поедет под ним черепица — и все это плохо кончится.

Площадь перед богадельней была кое-как освещена — горел фонарь на Конском амбаре, другой фонарь был у сторожа, что спал в нише, устроенной в стене Куропаткиного амбара. Можно было пересечь площадь, не рискуя свалиться в фонтан.

Каменные скамьи у дверей богадельни тоже имели при себе столбы с кругами. Только резьба на кругах была сравнительно новая и очень мудреная: там и малый герб Гердена имелся, с крепостной башней, львом и грифоном, и фамильные знаки арматоров, давших деньги на богадельню, и посередке — силуэт Стеллы Марис, Звезды морей, как полагается, с расходящимися лучами.

За столбами было что-то светлое, тускло-белое, почти призрачное.

— Стоять… — без голоса приказал боцман.

Тускло-белое шевельнулось. Похоже, оно зевнуло и вытянулось, сидя, до легкого и приятного напряжения во всех мышцах. При этом и ноги показались из-за каменного столба.

Это были женские ноги — маленькие, в открытых туфлях на изогнутом дюймовом каблучке.

— Девица?… — удивился Георг. И хотел было добавить, что красавица выбрала странное место для свидания, но боцман с силой сжал его руку.

— Мертвая невеста… — прошептал боцман. — Сыночки, бежать надо, бежать скорее…

— С чего ты взял? — спросил Георг. — Что ей делать возле богадельни, мертвой невесте?

— Вот тут-то им самое место… — дядюшка Сарво вцепился в локоть Георга и поволок прочь от богадельни. Ганс отступал, пятясь и не отводя глаз от девицы.

Не то чтобы Георгу был страшно — даже страшновато не было. Скорее как-то тревожно. Тревога была обычной для двадцатилетнего моряка, что в шестимесячном походе видел женщин только в портовых кабаках — страшных, как тот самый рябой черт, — и вот встретил вдруг красавицу, и в голове тут же стали разворачиваться свитки с живыми картинками знакомства и первого объятия. Винить за это моряка нелепо — если речь о простой девице из хорошей семьи, то тревога, предвестница любовного томления, даже похвальна. Однако тут девица явно была не из хорошей семьи…

Услышав невнятный шум, она выглянула из скамьи. Но моряки были уже за фонтаном.

Оттащив будущего капитана Брюса за угол, дядюшка Сарво вздохнул с облегчением и утер со лба крупные капли пота.

— Уф, пронесло, — сказал он. — А ведь сколько народу мертвые невесты увели на седьмую мель! Ведь они, говорят, слепые, им все равно, кого уводить, они мужчин нюхом находят, верхним чутьем, или как это называется…

— Да знаю я про мертвых невест, — буркнул Георг. — Слепые, но с когтями, как у морского ястреба. Вцепятся в парня — и тащат за собой. Бррр… Ты объясни, чего им у богадельни-то делать? В кого вцепляться?

— Так я ж толкую! В богадельне кто? Те, кто жениться не удосужился! А как ты полагаешь — Анс Ансен, или Матти Унденсен, или Петер-толстяк жили, словно целомудренные братья из Вердингенской обители святого Бруно? Да и те, бывает, через каменную стену высотой в восемь футов перемахивают и в Ластадское предместье бегут на всю ночь. Нет, у Матти в каждом порту по невесте было, и всем жениться обещал! А когда такая невеста, которой обещано, помрет до венца, то… слушай, Ганс, тебе это полезно!..

Ганс и без того глядел на боцмана, круглыми глазами, разинув рот.

Георгу показалось странным, что мальчишка из Виннидау, выросший в порту, не знает о мертвых невестах. Но он сообразил — мать, капитанская вдова, наверно, отправила его к родственникам, подальше от воды, а там его растили, пока не поумнел и сам не запросился в море.

— …то она после смерти приходит туда, где моряк живет, требовать, чтобы сдержал слово, — зловещим шепотом продолжал дядюшка Сарво. — Но Бог взамен этой способности к загробному хождению у нее зрение отнимает. И вот находит она жениха, а может, и кого другого, и вцепляется когтями, и тащит его венчаться — сперва на берег моря, потом по воде, по воде, все глубже, глубже, вот его с головой накрывает, и вдруг она его к первой мели выводит, и опять ведет, и опять заводит на глубину, и ко второй мели выводит… и так до седьмой! А седьмая мель, сыночки, она уже не в нашем море, а вообще невесть где! Ей по природе быть не положено… с моря-то к ней еще никому подойти не удавалось, только к третьей мели подходят, и то — если не знают, дураки, как обойти… И он, жених, там остается, а она убегает. И он сам сидит в воде и не знает, в какую сторону выгребать. А вода там особая — она тело не держит, вот такая…

— Как это — не держит?.. — спросил перепуганный Ганс.

— А так — сразу на дно ложишься. Она вроде воздуха, та вода, говорят, можно научиться ею дышать и тогда пешком по дну уйти с седьмой мели. Но я что-то таких, которые ушли, не встречал. А про тех, кого мертвые невесты увели, знаю. Вот если увидишь ночью, что идут моряк и девица в подвенечном платье, в серебряном веночке, так прячься скорее — это мертвая невеста жениха уводит!

— Дядюшка Сарво, не может быть, чтобы эта красавица пришла за Матти, — возразил Георг. — Что же она, сорок лет ждала, а теперь, когда самому Матти уже пора помирать, заявилась?

— Может, она не за Матти, а за Харро Липманом? Он-то еще совсем молодой, пятидесяти нет. Ты его не знаешь. Его потому в богадельню взяли, что ногу в южных морях потерял — чуть ли не акула откусила. А может, врет про акулу, — боцман хмыкнул.

— Что-то я серебряного веночка не приметил… Ганс, а ты? — спросил Георг.

— Венок был. Зеленый, по-моему… — неуверенно сказал мальчик. Он видел голову девицы всего лишь долю мгновения, а