Я бы предпочел пройтись там, где людей побольше и где выше вероятность встретить кого-то с внедренной медузой, но мы опять передвигались по пустынным подземным переходам, причем Ефремов почти всю дорогу ворчал, жалуясь на жизнь, подкинувшую ему такую пакость, как я. Я благоразумно молчал, не вставляя ни единого слова и не снимая управляющий медузой перстень, руку с которым я предусмотрительно держал в кармане.

К концу нашего пути полковник поостыл, но не настолько, чтобы, войдя в кабинет к начальству, сразу не пожаловаться:

— Вот и делай доброе дело людям, Алексей Арсеньевич. Подставил меня ученик по всем статьям.

Хозяин кабинета остановил на мне взгляд своих холодных, почти прозрачных глаз и неприязненно сказал:

— Личные ученики — это всегда геморрой, Дмитрий Максимович. Что ваш Елисеев устроил на этот раз?

Кроме одного-единственного взгляда, больше генерал меня ничем не удостоил, даже кивком в ответ на мое приветствие. Вообще необычайно противный тип. Хотя внешне — образец настоящего военного: мундир сидит как влитой, лишнего веса нет, и сила чувствуется немалая. Поменьше, чем у императора и даже чем у Мальцева, но все равно — много. Опасный противник.

И это было плохо. Потому что управляющая нить вела прямиком к нему, а от него выходили еще две. Одна была толстая и яркая и вела куда-то совсем близко, наверняка заканчиваясь в этом же здании. Вторая — тонкая, едва заметная, управляла или служила для управления кем-то довольно далеким. Не совсем далеким — в пределах города, дальше связь бы не выдержала и лопнула. Определить точнее не представлялось возможным — слишком тяжело было разглядеть нить без применения подсобных заклинания, а применять их сейчас было нельзя.

Сам же Зимин выглядел напряженным и недовольным. Ефремов как раз закончил рассказывать, зачем император отправил нас к начальнику и замолчал.

— Дожили, — проскрипел Зимин. — Императорская гвардия должна платить какому-то сопляку. До сих пор мы таким не занимались.

— Это не какой-то сопляк. Это мой ученик, — неожиданно встал на мою защиту Ефремов. — Личный ученик.

— Это не значит, что мы должны ему платить, =— отрезал Зимин. — Обычно ученики платят учителям за науку, а никак не наоборот.

— Его Императорское Величество распорядился заплатить.

— В любом случае этот вопрос не к нашему ведомству, а к казначейскому. Туда и идите.

— Его Императорское Величество ясно сказал — оформить у нас, — неожиданно уперся Ефремов.

— Вот ведь, — выдохнул раздраженно Зимин и зашарил в столе в поисках, как вскоре выяснилось, какого-то бланка.

Был он уже пожелтевший, а значит, относился к таким, которые используются редко, если вообще используются, а не хранятся на всякий случай, чтобы были. А вот перстень на руку Зимина точно использовался часто и был он младшим братом того, что сейчас находился на моей руке. Потому что именно от моего протянулась управляющая нить к этому. Не просто управляющая — подчиняющая, что было прекрасно заметно по яркости и силе. Генерал внимания на это не обратил, значит, подсоединение прошло незаметно для него.

Я очень осторожно полез ему в голову. Внутри сидела точно такая же медуза, что и у секретаря, не отличавшаяся ни цветом, ни размерами. Неужели третья нить все-таки управляла им, а не он ею? Но генерал прекрасно осознавал, что он играет против императора. И не просто осознавал, он готовил покушение, демонстрируя полную лояльность и дожидаясь удобного случая. К Ефремову он относился с некоторой снисходительностью, ко мне — с настороженностью, которая скрывалась за маской безразличия. Он даже сейчас, не переставая беседовать с Ефремовым, прикидывал, что из ходящих про меня слухов правда и на что я в действительности способен. Должен был признать, что я был способен на самые смелые его представления, но говорить этого, разумеется, не стал. Лучше, если это окажется сюрпризом.

Оказались внутри и недоступные для меня участки, тщательно защищенные от проникновения постороннего в зиминскую голову. И было их довольно много. Медуза, хоть и родственница Моруса, все же не была его копией и чем-то отличалась. Наверное, я мог сломить сопротивление и вытащить все секреты, но сделать это незаметно не получилось бы.

Во мне зрела уверенность, что над генералом стоит кто-то еще. Что сам он — марионетка, пусть и обладающая некоторой свободой воли. Знает ли он о медузе? Знает. Более того, впустил он ее добровольно. А это уже интересно…

Наверное, я слишком пристально смотрел на Зимина, потому что он внезапно поднял взгляд от заполняемого бланка и уставился на меня с некоторым недоумением. Почувствовать, что я ковыряюсь у него в голове, не мог, но все же отголоски чего-то неприятного его настигли. Я оборвал контакт и ответил ему удивленным взглядом.

— Жадность, молодой человек, ни до чего хорошего не доводила, — неожиданно сказал он. — Возможно, будет лучше, если вы эти деньги оставите на развитие Императорской гвардии.

— У нашего клана не так много источников дохода, — осторожно ответил я, прикидывая, как лучше поступить.

Выписываемая мне сумма была смехотворно мала, но, отказавшись от нее, что я выиграю? Или только покажу собственную слабость?

— Зато они весьма обильны. Кланы и с меньшими доходами жертвуют в нашу поддержку немалые суммы. А вы заставляете нас тратиться, — укорил он.

Говорил он сейчас в точности, как глава какой-нибудь секты, внушающий неофиту, что деньги — вещь совершенно ненужная и мешающая просветлению. Но беспокоило генерала совсем не необходимость трат. Похоже, я все-таки сделал нечто, заставившее его встревожиться. Две из управляющих нитей неожиданно истаяли. Осталась только дальняя. Черт, а я так и не узнал, кто подслушивал Ефремова. Хотя найти его будет совсем несложно: медуза-то никуда из головы не делась. А если и делась, то следы остались.

— Я подумаю над вашими словами, — ответил я генералу. — Я не решаю столь серьезные вещи в одиночку.

— Слухи ходят, что только вы и решаете.

Полковник Ефремов почувствовал что-то неладное, но причины понять не мог, хотя и смотрел то на меня, то на начальство.

— Вы верите слухам, господин генерал-майор? Да еще таким невероятным?

Он собрал губы в подобие улыбки, но глаза оставались пустыми и холодными. Похоже, его личность начинает распадаться, оставляя лишь то, что необходимо для правдоподобного образа.

— Благодаря своей работе, я знаю, что иной раз самый невероятный слух может оказаться правдой.

Он подписал бланк и заверил его извлеченной из сейфа печатью, которая на миг засияла от активации рукой Зимина и оставила на бумаге такой же сияющий оттиск. Протянул генерал бумагу не мне, а полковнику Ефремову.

— Вы знаете, полковник, куда с ней идти дальше, если ваш юный ученик не передумает и решит отнять у нас наши деньги.

Его рука, на которой был перстень, неожиданно непроизвольно дернулась, и я торопливо стянул с пальца свой, сообразив, что именно поведение перстня, который подвергался влиянию с моей стороны, и насторожило генерала. Но больше он никак не проявил свою обеспокоенность. Во всяком случае до тех пор, пока мы с Ефремовым не вышли из кабинета. Конечно, можно было бы попытаться подслушать, но вряд ли он сейчас бросится кому-то звонить. А вот нам стоило бы поторопиться.