гор

И нимфы ручейков сбегаются на сушу.

                    Небесны боги сами,

                    Один по одному,

С верхов Олимпа вниз сходилися к нему,

И сельские поля сравнялись с небесами.

Зевес изгнанника на небо возвратил.

             Искусства исправляют нравы.

Тот первый варваров в людей преобратил,

Который выдумал для разума забавы.

И.И. Хемницер

МЕДВЕДЬ-ПЛЯСУН

              Плясать Медведя научили

              И долго на цепи водили;

              Однако как-то он ушел

              И в родину назад пришел.

Медведи земляка лишь только что узнали,

Всем пó лесу об нем, что тут он, промычали;

              И лес лишь тем наполнен был,

              Что всяк друг другу говорил:

              «Ведь Мишка к нам опять явился!»

                     Откуда кто пустился,

И к Мишке без души медведи все бегут;

              Друг перед другом Мишку тут

                                     Встречают,

                            Поздравляют,

                     Целуют, обнимают;

Не знают с радости, что с Мишкою начать,

              Чем угостить и как принять.

              Где! разве торжество такое,

                                Какое

                            Ни рассказать,

                            Ни описать!

              И Мишку все кругом обстали;

              Потом просить все Мишку стали,

Чтоб похожденье он свое им рассказал.

              Тут всё, что только Мишка знал,

                     Рассказывать им стал

              И между прочим показал,

Как на цепи, бывало, он плясал.

Медведи плясуна искусство все хвалили,

              Которы зрителями были,

И каждый силы все свои употреблял,

Чтоб так же проплясать, как и плясун плясал.

Однако все они, хоть сколько ни старались,

              И сколько все ни умудрялись,

                     И сколько ни кривлялись,—

                     Не только чтоб плясать,

Насилу так, как он, могли на лапы встать;

Иной так со всех ног тут ó землю хватился,

              Когда плясать было пустился;

                     А Мишка, видя то,

                     И вдвое тут потщился

И зрителей своих поставил всех в ничто.

              Тогда на Мишку напустили,

И ненависть и злость искусство всё затмили;

На Мишку окрик все: «Прочь! прочь отсель сейчас!

Скотина эдака умняй быть хочет нас!»

              И всё на Мишку нападали,

              Нигде проходу не давали,

              И столько Мишку стали гнать,

              Что Мишка принужден бежать.

КОНЬ И ОСЕЛ

                    Конь, всадником гордясь

                    И выступкой храбрясь,

                         Чресчур резвился

                    И как-то оступился.

                На ту беду Осел случился

И говорит Коню: «Ну, если бы со мной

                    Грех сделался такой?

Я, ходя целый день, ни разу не споткнуся;

            Да полно, я и берегуся».

                    «Тебе ли говорить? —

Конь отвечал Ослу.— И ты туда ж несешься!

           Твоею выступкой ходить —

                    И вóвек не споткнешься».

УМИРАЮЩИЙ ОТЕЦ

                        Был отец,

            И были у него два сына:

Один сын был умен, другой сын был глупец.

            Отцова настает кончина;

                    И, видя свой конец,

                           Отец

                    Тревожится, скучает,

Что сына умного на свете покидает,

А будущей его судьбы не знает,

И говорит ему: «Ах! сын любезный мой,

                           С какой

                           Тоской

                    Я расстаюсь с тобой,

Что умным я тебя на свете покидаю!

              И как ты проживешь, не знаю.

Послушай, продолжал, тебя я одного

Наследником всего именья оставляю,

                    А брата твоего

            Я от наследства отрешаю:

            Оно не нужно для него».

            Сын усумнился и не знает,

            Как речь отцову рассудить;

Но наконец отцу о брате представляет:

                    «А брату чем же жить,

            Когда мне одному в наследство,

С его обидою, именье получить?»

«О брате нечего,— сказал отец,— тужить:

            Дурак уж верно сыщет средство

                    Счастливым в свете быть».

ДЕРЕВО

               Стояло дерево в долине

И, на судьбу свою пеняя, говорит,

               Зачем оно не на вершине

               Какой-нибудь горы стоит;

И то ж да то же всё Зевесу докучает.

Зевес, который всем на свете управляет,

Неудовольствие от Дерева внимает

                    И говорит ему:

«Добро, переменю твое я состоянье,

               Ко угожденью твоему».

               И дал Вулкану приказанье

               Долину в гору пременить;

И так под Деревом горою место стало.

Довольным Дерево тогда казалось быть,

                    Что на горе стояло.

Вдруг на леса Зевес за что-то гневен стал,

                    И в гневе приказал

               Всем вéтрам на леса пуститься.

     Уж действует свирепых ветров власть:

Колеблются леса, листы столпом крутятся,

               Деревья ломятся, валятся,

Всё чувствует свою погибель и напасть;

И Дерево теперь, стоявши на вершине,

               Трепещет о своей судьбине.

                  «Счастливы, говорит,

    Деревья те, которые в долине!

               Их буря столько не вредит».

               И только это лишь сказало —

               Из корня вырванно, упало.

Мне кажется, легко из басни сей понять,

Что страшно иногда на высоте стоять.

СКВОРЕЦ И КУКУШКА

Скворец из города на волю улетел,

             Который в клетке там сидел.

К нему с вопросами Кукушка приступила

                      И говорила:

«Скажи, пожалуй, мне, чтó слышал ты об нас

И городу каков наш голос показался?

             Я думаю, что ведь не раз

             Об этом разговор случался?