Доктор медицинских наук, профессор, в 1946 году окончил 2‐й Московский медицинский институт, затем работал в Институте неврологии, Институте психиатрии и в Центральном институте усовершенствования врачей (1962–1992). Основатель теории «вероятностного прогнозирования», широко используемой в разных областях физиологии. С 1992 года жил в Израиле. Руководитель и организатор Иерусалимского междисциплинарного семинара. В течение многих лет собирал и публиковал материалы о научном наследии своего учителя Н. А. Бернштейна. В 2004 году в Москве была издана книга И. М. Фейгенберга «Николай Бернштейн – от рефлекса к модели будущего», получившая широкое признание в России и в США. Автор более 200 научных статей и 10 книг.

Фейгенберг И. М. Вероятностное прогнозирование в деятельности мозга // Вопросы психологии. 1963. № 2.

Фейгенберг И. М. Мозг. Психика. Здоровье. М.: Наука, 1972.

Фейгенберг И. М. Клинические нарушения взаимодействия анализаторов. М.: Медицина, 1975.

Фейгенберг И. М. Вероятностное прогнозирование и преднастройка к движениям (совместно с Иванниковым В. А.). МГУ, 1978.

Фейгенберг И. М. Видеть, предвидеть, чувствовать, М.: Знание, 1986.

Фейгенберг И. М. Николай Бернштейн – от рефлекса к модели будущего. М.: Смысл, 2004.

Фейгенберг И. М. Вероятностное прогнозирование в деятельности человека и в поведении животных. М.: Ньюдиамед, 2008.

Фейгенберг И. М. Учимся всю жизнь. М.: Смысл, 2008.

Фейгенберг И. М. Человек достроенный и этика. М.: Ньюдиамед, 2011.

Feigenberg J. M. Funktionelle Verbindungen der sensorischen System. In Norm und Pathologie. Stuttgart: Hippokrates Verlag, 1972.

Feigenberg J. M. Wahrscheinlichkeitsprognostizierung im System der zielgerichteten Aktivität. AFRAVerlag, 2000.

Когда стало известно, что я собираю материалы о Николае Александровиче Бернштейне, мне первым делом посоветовали связаться с Иосифом Моисеевичем Фейгенбергом. Написанную им биографию «Николай Бернштейн: от рефлекса к модели будущего» я читала после того, как она вышла в 2004 году, но его самого я не знала. Я написала ему письмо по электронной почте, а он позвонил мне из Израиля в Москву, и с первой же фразы в его голосе были слышны такая доброта и отеческая забота, что можно было разве вообразить себя его утерянной любимой внучкой. Вскоре обычной почтой я получила от него письмо, в котором он писал: «…Вот список людей, которые еще знали Николая Александровича, вам надо спешить, многих уже нет…» Я «спешу» уже много лет и все эти годы имела удовольствие слышать подбадривающий голос Иосифа Моисеевича в телефонной трубке. Летом 2014 года, когда мы разговаривали по скайпу, на мобильный позвонил мой девятилетний сын и стал просить забрать его из летнего лагеря. Иосиф Моисеевич невольно стал свидетелем этого разговора. Осенью того же года Иосиф Моисеевич попал в реанимацию. Его жена, Инна Моисеевна Аксельрод-Рубина, человек исключительного мужества, с диссидентским прошлым в Москве, попросила позвонить ему на мобильный в больницу. Голос Иосифа Моисеевича был слабым, но буквально во второй фразе он неожиданно сказал: «Вера, вы забрали тогда сына из лагеря? Он так просил вас, ему было плохо там…» Иосифу Моисеевичу шел девяносто второй год, и он открыл мне тогда, наверное, всем давно известный закон долголетия – уметь любить жизнь, интересоваться людьми. Такой простой закон, но, видно, такой трудный, ведь иначе все бы жили не меньше 100 лет…

Интервью 2010 года

Когда вы впервые узнали о Николае Александровиче Бернштейне? Что о нем слышали до знакомства?

Узнал я его очень рано. Сразу после окончания медицинского института я оказался лаборантом в отделе физиологии и патологии органов чувств Института неврологии Академии медицинских наук. Я, естественно, посещал конференции института, где бывали доклады Бернштейна, который заведовал отделом физиологии и патологии движений[77].

В каком году это было?

Это было в 1946 году. Доклады его были довольно сложными, он не старался их упрощать. Вообще, когда он выступал в научной аудитории, он не старался говорить упрощенно, поэтому понимать его было трудно. Помню, как на одном из заседаний он докладывал и выступил профессор, невропатолог, интеллигентный пожилой человек, который сказал: «Николай Александрович, я уже несколько раз слушаю ваш доклад на эту тему и несколько раз не могу понять сути». Николай Александрович ответил ему довольно резко: «Да, я с вами совершенно согласен – вы действительно несколько раз слушаете мой доклад на эту тему и несколько раз не понимаете его сути». Мне это не понравилось. Я работал в другом отделе, и так продолжалось довольно долго. Бернштейн тогда занимался тем, что потом вошло в его книжку «О построении движений», проблемой уровней построения движений. Эта книжка вышла в 1947 году, я сразу ее прочитал, но личных контактов у меня с Бернштейном тогда еще не было. Книжка показалась мне очень интересной. Это был 1947 год, а в 1948 году уже началась травля Бернштейна. Вскоре закрыли его лаборатории (у него их было несколько). Он ушел из Института неврологии, его приютил на какое-то время Институт нейрохирургии, потому что он даже до пенсии еще не доработал. В это же время примерно я тоже перестал работать в Институте неврологии. Ситуация была очень сложная. Но книжка Бернштейна произвела на меня сильное впечатление. Интересно, что, когда вышла на русском языке книжка Норберта Винера «Кибернетика», она мне тоже показалась очень интересной, я постарался вникнуть и поискать связи между тем, что делает Бернштейн, и тем, о чем пишет Винер. И вот июнь 1950 года – так называемая «павловская» сессия. Вы, наверное, помните, что это такое? Иван Петрович Павлов за эту сессию не в ответе. Я свои впечатления о ней описал в книжке о Бернштейне и сейчас один эпизод хочу рассказать вам. Итак, все должно быть павловское, все те, кто не в русле прямо Павлова, – «антипавловцы». Ругают Леона Абгаровича Орбели – любимого ученика Павлова. В общем, травля. Один эпизод после этой сессии. Была зима, я возвращался после какого-то заседания, воротник поднят, идет колючий снег. Рядом со мной идет человек, которого я в лицо знал, он участвовал в этих заседаниях, но мы не были с ним знакомы, он просто идет рядом. И вдруг он обращается ко мне и говорит: «Простите, вы, кажется, физиолог?» – «Да, физиолог». – «О, это замечательно, именно успехи физиологии за последнее время привели меня к твердому убеждению, что загробной жизни души не существует». Я молчу, думаю, может, сумасшедший, и не знаю, что ответить ему. Он видит, что я молчу, и продолжает: «Потому что если бы загробная жизнь души существовала, то душа Ивана Петровича Павлова пришла бы с ба-а-льшой дубиной!» После этого мы стали друзьями. Это был Николай Дмитриевич Нюберг. Математик, но много работавший в физиологии. В