Шрифт:
Закладка:
– А почему полиция искала другого предполагаемого наркодилера?
Я посмотрел на судью и снова на мою сестру. Она выглядела совершенно сломленной. Собравшись с духом, я продолжил:
– Он изнасиловал мою сестру. Чтобы отомстить ее дружку Дариусу. И прежде чем насильник покинул ее, избитую и до смерти перепуганную, он бросил вслед угрозу, что еще вернется.
Впервые за все время лицо судьи смягчилось.
– Какие действия вы предприняли, когда Дариус Маршалл отказался предоставить нужную вам информацию?
Это была не такая уж большая победа, но судья, по крайней мере, больше не называл Дариуса «потерпевшим».
– Я стал избивать его.
– Вы использовали какое-либо оружие во время нападения?
Я бросил взгляд на защитника и снова на судью.
– Я так не думаю, Ваша честь.
– Вы так не думаете? Иначе говоря, вы не уверены?
– Ну… на месте происшествия не было обнаружено никакого оружия. И я не припомню, чтобы у меня что-то было. Но, нет, я не уверен…
– Почему, мистер Найтмен?
– Потому что часть происходившего во время драки выпала у меня из памяти.
– Понятно. Что последнее вы запомнили?
Я-то точно знал, что запомнил. Но, черт возьми, я определенно не желал еще раз рассказывать об этом вслух. Она была такой хрупкой и беззащитной.
Мой защитник прошептал:
– Ты должен это сказать, Чэнс.
Я откашлялся.
– Дариус кое-что сказал мне. И это последнее, что я запомнил.
– Что же он сказал, мистер Найтмен?
Мой защитник предупреждал меня, что не следует выказывать гнева. Я собрал в кулак последние остатки воли и заговорил:
– Он сказал… что моя сестра была законченной шлюхой, готовой на все ради наркоты, и что она задерет юбку перед первым попавшимся и сунет член в рот в обмен на дозу стоимостью в десять долларов.
При этих словах на лице судьи появилось сочувствующее выражение.
– А вам известен характер травм, нанесенных Дариусу Маршалу?
– Как мне сообщили, у него сломан нос и раздроблена глазница. К тому же у него сотрясение мозга и несколько сломанных ребер.
– И вы не припоминаете ни одного из своих действий, которое привело к таким увечьям?
– Нет, Ваша честь. Как я уже упоминал, следующее событие, которое я помню, – это сделанный им вызов: Хармон Стрит, 1925.
– Хорошо, мистер Найтмен. Мы почти закончили. У меня осталось лишь несколько дополнительных вопросов, прежде чем мы сделаем перерыв, а затем вернемся для вынесения приговора.
Я кивнул.
– Мистер Найтмен, вы сожалеете о содеянном?
Последний вопрос был яблоком раздора между мной и моим адвокатом. Он, разумеется, не имел права открыто советовать ложь на суде, но я умел читать между строк. Однако что сделано, то сделано. Я собирался с достоинством встретить любой приговор. Не прошло и трех часов после того, как Дариуса увезли на каталке в карете «Скорой помощи», и наркодилер, напавший на Адель, был арестован. Я прямо посмотрел в глаза судье и ответил честно, как перед лицом Господа:
– Нет. Я не сожалею о том, что совершил.
Было около четырех часов, когда судья снова пригласил нас в зал суда. Он снял очки и протер глаза, прежде чем начать свою речь.
– Мистер Найтмен, вы осознаете, что в результате признания своей вины вы лишаетесь некоторых важных гражданских прав, таких, как право голоса, право занимать государственные должности, право быть присяжным и право владеть огнестрельным оружием.
В течение двух месяцев у меня было время обдумать последствия своего поступка, и я ни капли не сожалел о возможных потерях. Зато Адель теперь может спать спокойно.
– Я понимаю, Ваша честь.
– Хорошо, мистер Найтмен. В таком случае ваше соглашение с окружным прокурором о тюремном заключении сроком на два года признается адекватным наказанием и, соответственно, принимается судом. Хотя суд выражает сочувствие вашей семье за то, что ей пришлось пережить, наша правовая система должна твердо стоять на принципах, обеспечивающих достижение ее целей. Мы не можем допустить, чтобы по городу бегали борцы за справедливость и вершили самосуд, как им вздумается. Ваша просьба дать вам время уладить дела удовлетворена с условием, что вы сдадите паспорт и лишитесь права покидать границы штата Калифорния. Настоящим вам приказано явиться в исправительное учреждение округа Лос-Анджелес через четырнадцать дней.
Судья стукнул молоточком, и это незамысловатое движение тут же превратило меня в осужденного преступника.
Несмотря на то, что наш дом находился в нескольких кварталах от пляжа, в воздухе чувствовался запах океана. Я полной грудью вдохнул в себя этот свежий солоноватый воздух, наслаждаясь тем, как мои легкие и все мое тело наполняются потрясающим ощущением – ощущением свободы.
Последнее, что я сделал, прежде чем сдать себя в руки правосудия, чтобы провести два года жизни в аду, это поместил сестру в реабилитационный центр. Я знал, что Адель идет на поправку и уже достаточно хорошо себя чувствует, о чем говорило выражение ее лица, она каждую субботу приходила навещать меня в тюрьме. Однако я все же изрядно нервничал из-за того, что собирался явиться без предупреждения, застав ее врасплох.
Когда я открыл тяжелую металлическую дверь нашего дома, ведущую на веранду, в мои уши ворвались оглушительные звуки. Мне было неожиданно приятно услышать их, и я невольно улыбнулся, несмотря на то, что когда-то ужасающие музыкальные предпочтения сестры заставляли меня лезть на стенку.
– Адель?
Мы жили в перестроенном помещении бывшего склада, и из-за высоких потолков громкие звуки обычно звучали приглушенно, но на сей раз завывания Тэйлора Свифта, доносящиеся из мощных динамиков, буквально оглушили меня.
– Адель? – снова позвал я уже громче. После всего, что она пережила, я не хотел ее сильно волновать. Я представления не имел, осталась ли она такой же запуганной, как тогда. После нападения она вздрагивала или вскакивала на ноги всякий раз, когда кто-то входил в комнату, даже если была не одна. Я бросил ключ в вазу на столе у двери и направился в кухню.
Мужчина в белой рубашке и трусах-боксерах гладил брюки на гранитной столешнице. Мы заметили друг друга одновременно. Он поднял утюг, держа его как оружие, а я поднял руки ладонями вперед, демонстрируя мирные намерения.
– Адель дома?
– А ты кто такой?
– Расслабься, дружище, – спокойно произнес я, все еще держа руки перед собой, чтобы он мог их видеть. Если есть что-то положительное в двухлетнем пребывании в тюрьме, это то, что я научился разрешать опасные ситуации.
