Держи!

Пытаюсь захватить верткого противника, притянуть к себе, но не тут-то было. Александр приседает под моими махами и левой ногой бьет в голень. Я чувствую, что икроножная мышца превратилась в тряпочку, и падаю на колено. Чудом уклоняюсь от прилетевшего кулака и бью в сторону охотника. Но его уже нет на месте.

Как мячик он перелетает через меня. Опять удар по голени, и я похож на молящегося монаха.

Если монахи бывают оборотнями…

Попытка попасть по юркому охотнику снова проваливается. Он встает передо мной и заносит шипастую ногу для удара. Вот и всё!

Я не успеваю ничего сделать, кроме как зажмуриться. Волоски на морде подаются назад – их колышет ветром разрушительный снаряд.

– Нормально, тётя. Пару дней и приспособлюсь! – раздается ровный голос Александра.

Я открываю глаз. Возле носа покачивается медный шип, острый, слегка зазубренный, как наконечник у остроги – чтобы выходил с мясом. Я с трудом отрываюсь от созерцания смертоносного протеза и поднимаю взгляд на Александра. Охотник разглядывает меня с тем же интересом, что возникает у энтомолога, кромсающего бабочку-капустницу.

Никакой реакции, ни капли пота, холодные глаза прирожденного убийцы. Это же мой друг! Мы же с ним и в огонь, и в воду, одному ему и доверю прикрывать свою спину. А он…

– Сань, а тот черный оборотень прав – у тебя и в самом деле седые глаза! – бурчу я, принимая человеческий облик.

– Проиграл битву, а теперь пытаешься сохранить лицо? – спрашивает застывшая в дверях тетя Маша.

– Да какую битву? Если бы в реальности встретились, то я бы его раскатал, как соплю по табуретке. Он же только за счёт знания периметра и выиграл, а на свежем воздухе, где ничего не мешается… – на последнем слове я получаю легкий шлепок пяткой по лбу.

– Как был трепло, так и остался, – улыбается Александр. – Может, сегодня ночью выйдем и помашемся от души?

– Да легко! Ответишь мне за «гребаного берендея». Полудохлый охотник, блин, – я поднимаюсь с колен, целомудренно прикрываясь ладошкой.

– Извини, Женёк, иначе никак тебя не вывести из себя! Толстокожий ты, а теперь ещё и длинношерстый. Прости дурака, хочешь – вмажь от всей души и пробей фанеру, – Александр подставляет грудь под удар.

– Да пошел бы ты… огород полоть. Как раз твоя тяпка пригодится, – я машу рукой.

Ещё чего не хватало – инвалида трогать. Правда, этот инвалид чуть не размазал меня по грубо оштукатуренной стене, но я отходчивый… А они…

Они всего лишь пища…

– Добро, тогда ночью выйдем в чисто поле и помашемся. Заодно и твою шерстку прочешем. Тяпкой!

– Я всё запомнил, вот встретимся, отомщу, забуду, что отомстил и ещё раз отомщу. А потом и в правый кроссовок тебе нассу, чтобы протез заржавел.

Тетя Маша кидает мне принесенную одежду:

– Вот ночью и потренируетесь. Жень, не серчай на Сашку, ему нужно к протезу привыкнуть, поэтому и вынудили тебя перекинуться. У Сашки мало опыта борьбы с берендеями, вот и совместили приятное с полезным. Не сильно помял?

Пока одеваюсь, успеваю себя ощупать – вроде бы никаких повреждений не обнаружено. Царапины и синяки не в счет. Бывало, что после занятий по рукопашному бою вывихи и переломы приносил домой.

Домой!

Как же мне сладко это слово и в то же время так далеко. Снова пробую его на вкус. Домой.

Мы убираем следы поединка и несем раздробленные щепки к выходу. Тетя Маша шествует впереди. Как кошка ориентируется в темном коридоре. Александр тоже ступает мягко, хотя медный сустав и поскрипывает при ходьбе. Вдалеке виден свет.

Как-то само собой передо мной вылезает ещё одно текстовое сообщение:

Получено третье задание

Выучить умение Зова

– Сань, расскажешь, что да как? Ты очень изменился за то время, что прошло с нашей последней встречи, – говорю я, когда мы сели за стол.

Завтрак «радует» разнообразием цветов – черный хлеб, белая соль и серая поверхность овсяной каши. «Утром углеводы, вечером белки» – вспоминается услышанная на тренировке фраза инструктора. Я редко ей следую, ведь утром ничего не лезет, да и в обед перехватишь чего-нибудь, а уж про ужин и вовсе молчу. Может поэтому всё чаще навещает изжога?

– Доедим и я всё расскажу. Не так всё просто, Жень.

Вот почему нельзя взять и сразу рассказать? Почему нужно интриговать, тянуть Сфинкса за пирамиды? Я натыкаюсь на твердый взор тети Маши, и невысказанные слова остаются непроизнесенными. Ну, надо, значит, надо.

Утренний свет майского солнышка скользит по плечу, ласково пригревает ухо. Я жмурюсь от удовольствия. Как порой мало нужно для радости – всего лишь луч солнца, тарелка овсяной каши и два охотника на оборотней рядом.

После сытного завтрака мы с Александром выходим во двор. Садимся на завалинку за домом, и он начинает рассказывать. Друг рассказывает о другой стороне жизни, о том, что началось после той злополучной драки, и почему эта история продолжается. Рассказал о поездке, об отце, о Юле и своих снах. Я только присвистываю от изумления и покачиваю головой – ведь все это происходило рядом со мной.

На нас пару раз тявкает соседский пес, суетливо бегающий по огороду. Александр показывает на нем способность к телепатии, песик даже позволяет потрепать себя по голове.

А ведь я всё это время отдыхал и учился, зубоскалил и бегал на свиданья, пока мой друг…

– Ты раньше не мог рассказать? Может, я бы и не поехал в «Медвежье»

– Как ты себе это представляешь? Ты бы подумал, что я свихнулся и перестал приезжать, – горько усмехается Александр.

– А что же сейчас? Охота пошла на Людмилу и её дочь… то есть твою дочь? – я заглядываю ему в лицо и замечаю, как слегка дергается щека. Всё-таки он человек, а не машина.

Александр кивает, задирает продырявленную штанину, сквозь которую багровеет протез. В несколько движений протез отсоединяется от ноги, и на свет выглядывает культя. Покрытая розовой кожей. Ровная и гладкая, словно охотник жил с ней долгое время. Похожая на большой пестик для картофельного пюре. Волосатый пестик для картофельного пюре…

Они всего лишь пища…

Я снова встряхиваюсь – что-то последнее время меня излишне тянет на сырое мясо и в голове звучит одна и та же мысль. Стебель одуванчика хрустит на зубах, горьковатое молочко обжигает язык. Хоть немного отвлечься от человечины…

– Ногу натер, – произнес Александр, подняв протез на завалинку. – Не привык ещё.

– А у тебя точно нога была? Очень