Где там половинка курицы?

Как не странно, однако поиски под кухонным столом замороженной беглянки благоприятно сказываются на моих нервах. Может поэтому люди в случае опасности кидаются под столы, да под кровати? Чтобы ощутить себя маленькими, когда пешком под столешницей ходили, а рядом всегда находились взрослые, которые не дадут в обиду и защитят.

Вот она, холоднокожая. Вот она, наполовину съеденная.

– Ай!

Я подскакиваю от резкого крика Александра и здорово прикладываюсь затылком о столешницу. Да уж, бесповоротно прошло то время, когда пробегал под таким же столом и не нагибался. Звякают ложки в опустошенных кружках. Одна из кружек катится и падает в мою выставленную ладонь. Так, с курицей в зубах, с кружкой в руке и зажимая шишку на голове, я и вылезаю из-под стола.

Осторожно выглядываю из-за занавески – всякое может произойти, а береженого бог бережет. На кровати сидит Александр, а на культе…

В школьном детстве я читал про испанскую инквизицию и её «испанский сапог». Металлические планки скрепляются между собой болтом, а внутри находятся острые колья. Когда еретику такое надевали на ногу, то он испытывал невыразимые мучения, а колья впивались всё глубже и глубже. Вот сейчас на культе Александра находится такой же медный сапог, только колья торчат наружу. Тетя нажимает на незаметную кнопку сзади, и шипы складываются острием вниз, словно взъерошенный ёжик убирает колючки. Александр напрягает мышцы, и шипы вновь выскакивают наружу, превратив ногу в подобие моргенштерна с медным навершием.

– Потанцуем? – подмигивает мне опасный калека.

– Я с мужчинами не танцую. Мне мама не разрешает, говорит, что только после свадьбы.

– Так ты двухсбруйный, что ли? – хмурится тетя Маша.

– Какой?

– Двухсбруйный – то есть и с мужчинами можешь и с женщинами, – поясняет охотница.

Я икаю от удивления, вроде бы не давал повода так думать – откуда такие мысли?

– Нет, тетя Маша, это приколы у нас такие. Подначиваем друг друга, – за меня отвечает Александр.

– Не дело это между мужчинами разговоры подобные вести, да погань плодить, пусть и в смехе. Жаль, что сейчас закон о мужеложестве отменили, слишком много заднеприводных вылезло на свет, – тетя Маша ещё раз нажимает на кнопку.

Иглы втягиваются в очередной раз, и женщина ловко приделывает к сапогу навершие, обозначающее ступню. Получается своеобразный медный протез. По блестящей поверхности бежит струйка крови. По бордовой плоскости алая кровь… Металлический запах вновь бьет по ноздрям. Я отворачиваюсь и прикладываюсь к полусъеденной курице.

В голове мелькает картина, что это не курица, а нога Александра…

Холодный кусочек приводит меня в чувство.

– Давай сегодня снимем, а завтра примерим ещё раз. Немного длинновато, но со временем приспособишься, и даже будешь бегать. Обещаю не дразнить тебя хромоножкой, – звяканье металла говорит, что «сапожок» убирается обратно в пакет.

Я поворачиваюсь, Александр прикладывает к ране какие-то засушенные травы и приматывает их бинтом. Пожилая женщина без видимых усилий оттаскивает пакет в угол.

– Тетя Маша, а у вас на все конечности есть такие прибамбасы? – спрашиваю я, чтобы отогнать видение прочь.

Оно не уходит, трупик курицы холодит ладонь.

Или не курица? Нога?

– Жень, по специфике нашей охоты мы можем в любой миг оказаться без какой-нибудь части тела. Но это не должно останавливать охотника, поэтому наши мастера и изготовили протезы на разные случаи жизни. Ранее жил старый охотник Велемир, так у него обе ноги и рука были медными. Тебе они не подойдут – на протезах выбиты руны, которых оборотни страшатся, – тетя убирает пакет под кровать.

Протезы глухо звякает, и синеватое лоскутное одеяло скрывает черный пакет. Женщина выпрямляется и смотрит мне в глаза – словно в душу заглядывает. Я чувствую, как по коже стелется холодок. Не хочу нечаянно оказаться у неё на пути.

– Сегодня ты ночуешь внизу, пойдем! Саша, а ты ложись спать, завтра ты мне здоровым нужен. Ну, чего встал? – тетя Маша подталкивает меня в направлении кухни.

– Доброй ночи, Сань. Завтра увидимся, – я машу на прощание рукой, Александр в ответ поднимает ладонь.

Легкая занавеска скрывает от меня комнату. Охотница откидывает половичок в сторону, в свете луны показывается еле видимая крышка подпола.

– Открой, Жень! Сегодня ты будешь спать там. Уж извини, я Иваныча не могу на ночь оставить, а ты даже не научился справляться с собой. Так что придется запереть тебя на ночь, а утром будем думать, что делать дальше, – тетя Маша указывает на едва заметный крючок.

Чернота подвала смотрит на меня миллионом непроницаемых зрачков. Я смотрю в ответ. Хоть охотники и рядом, однако, неизвестно, как они относятся ко мне. Вдруг придется погибнуть во цвете лет в окружении банок с соленьями?

– Теть Маш, чего-то я очкую туда лезть. Может, как-нибудь под кроватью переночую, или на печке калачиком свернусь?

– Не бойся. Именно там прятался Сашка, когда был в бегах. Побудешь одну ночь на его месте – хотя бы прочувствуешь, через что ему пришлось пройти. Лезь смелее, я за тобой.

Ступени поскрипывают под весом, темнота обкладывает с разных сторон. Если бы залез пару недель назад, то сразу бы растянулся на утоптанном полу, а так… Виднеются очертания полок, банки, клеть с обязательной картошкой, пара бочонков от которых несет кислятиной.

Следом легко спрыгивает охотница. Я ещё раз поразился невесомым движениям призрака. А раньше-то думал: тётка и тётка, обычная женщина, что заботится о единственном племяннике, в меру строгая и ворчливая. А на деле вон оно как оказалось…

Она зыркает на меня блестящими огоньками. Кажется, что её глаза горят как у кошки. Женщина сдвигает в сторону банку с помутневшими огурцами. Часть стены отъезжает в сторону, открывает черную дыру в земле. Низкий коридор, начинается здесь, а заканчивается, скорее всего, в подземных недрах. Или это я себя так накручиваю? Ощущаю, как встают дыбом волоски на руках. Откуда-то доносится истошный кошачий вой.

– Если что, там есть ночной горшок. Двигай.

– Я воспитан в такой семье, где женщин пропускают вперёд, – я сгибаюсь в дурашливом поклоне.

Они всего лишь пища.

– Это правильно, берендей. Всегда нужно опасаться охотников. Мы же можем быть и не в настроении, – я скорее слышу, чем вижу, что тетя Маша улыбается. – Ладно, двигай за мной и не отставай.

Она легкой тенью скользит в проём и всё… Тишина… Ни шлепанья шагов, ни дыхания, ни-че-го…

– Тетя Маша, вы за углом стоите? В прятки играете? – шепотом зову я. – Хотите фофанов надавать несмышленышу?

– Тебя