на диване, Тарас, очевидно, не стал меня будить ужинать и оставил еду на столе, на всякий случай. Я почувствовал звериный голод и еле сдержал себя, чтобы не наброситься на холодную еду. Вместо этого я засунул её в микроволновку и позвонил кузену.

— Слушаю тебя, Матвей, — сразу ответил он.

— Поедем на моей, заеду за тобой через час, — сказал я ему.

— Жду, — он завершил вызов.

Я достал еду из микроволновки. «Нокиа» зазвонила.

— Слушаю, — ответил я.

— Матвей Михайлович, это Василий Петров. Звоню поинтересоваться, всё ли в силе, — Василий Галактионович был как всегда мягок и вежлив.

— Подтверждаю, Василий Галактионович, — сказал я.

— Отлично, тогда до встречи, — сказал Василий Петров.

— До встречи, — повторил я его слова.

Еда, как обычно в микроволновках, была обжигающе горячей в одних местах и ледяной в других, но времени греть заново, а потом остужать, у меня уже не было. Наскоро перекусив, я почистил зубы, умылся, надел вчерашний костюм, в котором ездил к Петрову договариваться о дуэли, и выскочил на задний двор.

Ещё длилась чудесная южная ночь, но вдали я увидел чуть заметную оранжевую полоску рассвета. Я сел в «ЗИЛ» и поехал забирать Валерия. Он жил в центре города в роскошной квартире, занимавшей целый этаж. Когда я подъехал, он уже ждал меня.

Одет он был в прекрасный белый костюм, но не обычный с пиджаком и брюками, а больше похожий на парадный мундир. Конечно, рисковать, надевая форму своего полка на дуэль, Валерий Мартынов бы не стал, так что нарядился в штатское, но с военными мотивами.

— Привет, кузен, — поздоровался я, — выспался?

— Привет, да не особо, — кисло улыбнулся Валерий, — что у тебя с лицом?

— На скутере вчера неудачно покатался, — ответил я. — Как настроение-то?

— Не хочется мне этого всего, — вздохнул Валерий.

— Понимаю, — ответил я, — ну дворянская честь, она ведь как броня, не так ли?

— Не понял, — ответил Валерий.

Я отъехал от его дома. Я не мог воспользоваться навигатором своей «ладошки» из-за разбитого экрана, но мне удалось включить блютус и передать локацию проведения дуэли на сенсорный дисплей в панели моего автомобиля.

— Ну смотри, — начал я, — ой, погоди.

Я остановился, потому что увидел киоск со свежим кофе. Я посигналил продавцу, тот подбежал к открытому окну моей машины.

— Капучино, — сказал я продавцу, и обратился к Валерию: — а тебе?

— Ничего мне не надо, — покачал головой тот, — так что ты про броню говорил?

— Броню-броню, — начал вспоминать я. — Ах, да! Вот смотри, ты идёшь на дуэль, потому что у тебя есть честь. Дуэль и называется «поединок чести». Так?

— Так, — кивнул кузен.

— Если чести нет, то и защищать нечего. Ты же мог сказать графу Озёрскому: «не желаю рисковать жизнью, даже если меня потом все трусом назовут». Мог?

— Нет, конечно! — воскликнул Валерий.

— Это потому, что для тебя потеря чести страшнее смерти. За честь дворянин готов и умереть, и убить. А значит, дворяне должны с уважением общаться друг с другом, — кивнул я. И продолжил:

— И каждый, в том числе и мы с тобой, дворянин, хорошо подумает, прежде чем говорить грубое слово или распространять клевету о другом дворянине. Ведь за это можно заплатить жизнью. А низшего по происхождению за грубость можно и на месте убить.

Продавец принёс мой кофе. Я сунул ему купюру, и поехал, не дожидаясь сдачи.

— Никогда об этом не думал в этом смысле, — озадачился кузен. — Смотри, но ведь какой-нибудь человек, может быть только по происхождению дворянином, и быть в жизни только хорошим дуэлянтом, а в остальном полным подлецом. Тогда он может оскорблять кого хочет и когда захочет, и просто убивать всех на дуэлях?

— Такой риск есть, — согласился я, — но люди ведь тоже не дураки, кто с таким человеком будет дела иметь, водить дружбу? К тому же, сам знаешь, дуэли строятся таким образом, чтобы шансы были примерно равными, даже у разных противников.

Валерий задумался.

Я добавил:

— В этом и смысл дворянской чести: быть готовым выйти на смертельный поединок не только в такой ситуации, в которой имеешь преимущество или равные шансы, а в любой. В любой. Даже, когда смерть неизбежна.

— А если высший оскорбит? Из Их Высочеств кто-нибудь или само Их Величество? — спросил кузен.

— Даже Их Величество хорошенько подумает, прежде чем самого мелкого дворянина оскорблять, — ответил я, — вот представь, не нашего Государя Императора, конечно, а так, абстрактного какого-нибудь.

— Ну, представил, — сказал Валерий.

— Вот сидит этот наш воображаемый император во дворце в плохом настроении, и под руку ему попадается какой-нибудь камер-юнкер, княжич. И говорит ему император: такой-то ты, сякой-то, бестолковый, и плюёт ему в лицо.

Валерий вздрогнул.

— А, — хохотнул я, — вижу, что представил. А дальше, знаешь, что будет?

— Что? — спросил кузен.

— Ну ты бы что сделал? — спросил я, — стерпел бы такое?

— Нет, — растерянно ответил Валерий.

— А что, неужели бы императора на дуэль бы вызвал? — продолжил я.

— Нет, это невозможно, чтобы императора и на дуэль, — протянул кузен.

— Так как бы ты поступил? — настаивал я.

— Застрелился бы, — твёрдо ответил княжич Валерий Мартынов.

— Именно. Поэтому честь — она и есть броня. Только броня социальная. Вот император, точнее тогда ещё не император, а цесаревич, Александр Третий обругал Карла Гунниуса…

— Это из которых Гунниусов, лифляндских? — уточнил Валерий.

— Да, который винтовку Бердана из США привёз и здесь модификацию разработал, — кивнул я и напомнил: — у деда в поместье была такая, да и сейчас есть, наверное.

— Берданка, да-да! — воскликнул кузен. — Ты ещё расстраивался, с затвором у тебя не получалось что-то. Ну так что с этим Гунниусом?

— Обругал его цесаревич, тот вышел и прислал ему письмо. Либо цесаревич Александр извинится, либо Карл застрелится, — продолжил я рассказ.

— И что же Его Высочество?

— Отказался просить прощения, — ответил я.

— А Гунниус?

— Застрелился, — коротко ответил я.

Валерий помолчал, затем спросил:

— А цесаревич?

— Их Величество Александр Второй очень разгневались на сына и велели цесаревичу идти за гробом Карла до самой могилы. Этот случай сильно повлиял на поведение будущего императора. Он же фактически узаконил дуэли в своё правление.

Валерий внимательно слушал.

— Если монарх не уважает аристократию, у неё появляются вопросы. Отчего это вы, мол, царь-батюшка, себе такое отношение позволяете? — продолжил я, — Или вы, царь-батюшка, забыли, что случилось, когда Пётр Третий аристократов перестал устраивать. Или Павел Первый? Или сколько в Англии королей аристократия на тот свет отправила за неуважение её прав?

Я бросил взгляд на Валерия. Он, нахмурившись, слушал. Идеи конфликта князей и императора не нравились ему даже гипотетически. Я продолжил:

— Князей с большими