глубокий сосуд Силиндрин. Там покоился он на ложе из жемчужин, и недвижная его поверхность светилась серебряными искрами, и тени деревьев лежали на ней, а Горы Валинора могли взирать на свои лики, что отражались там. Лориэн, вглядываясь туда, зрел множество таинственных видений, пробегавших по воде, и никогда никто не тревожил сон Силиндрина, разве что Сильмо приходил неслышно с серебряным кувшином набрать толику его мерцающей прохлады и тихо шествовал прочь, дабы полить корни Сильпиона, пока не разгорелось златое древо.

Иным было разумение Тулкаса, что жил в самой середине Валмара. Самый юный, силен он и крепок телом, и потому зовется он Полдорэа, тот, кто любит игры и стрельбу из лука, кулачный бой, борьбу, бег, прыжки и песни, что сопутствуют веселым пирам, когда налитая до краев чаша ходит по кругу. Между тем вовсе не любил он спорить и затевать драку без причины, как Макар, хотя нет никого из валар или уванимор (последние суть чудовища, великаны и исполины), кто не боится силы его рук или удара его одетого железом кулака, когда есть у него причина для гнева. А жилище его было домом веселья и шумной радости; и вздымался он высоко в небо несколькими ярусами, высилась там башня из бронзы, и медные столпы поддерживали просторную аркаду. Во дворе его играли и соперничали друг с другом в доблести, и там временами прекрасная владычица Нэсса, супруга Тулкаса, разносила кубки доброго вина и прохладное питье игрокам. Но более всего любила она уходить к прекрасным лужайкам, чьи травы Оромэ, брат ее, собрал на самых щедрых своих лесных полянах, а Палуриэн посадила там эти травы, зачаровав их так, что оставались те лужайки всегда зелеными и ровными. Там танцевала она со своими девами, пока цвела Лаурэлин, ибо не была ли в танце она более искусна, нежели сама Вана?

Жил также в Валмаре и Нолдорин, издревле известный как Салмар: то играл он на арфах и лирах, то восседал под Лаурэлин под благозвучный голос своих струн. Там под его музыку радостно пел Амилло, которого еще называют Омар и чей голос — прекраснейший из всех голосов, кто знает все песни на всех наречиях; и если не пел он под арфу своего брата, то голос его переливался в садах Оромэ, когда юная дева Ниэликви танцевала в тех лесах.

У Оромэ же были обширные владения, которые любил он необычайно — и не меньше любила их Палуриэн, мать его. Рощи деревьев, что насадили они на равнине Валинора и даже в предгорьях, нельзя сравнить с тем, что есть на Земле. Резвились там звери: олени — среди дерев, и скот пасся среди широких лугов; бизоны жили там и лошади бродили свободными, но никогда они не забредали в сады богов, хотя жили в мире и не было в них страха, ибо хищники не жили среди них, а Оромэ никогда не охотился в Валиноре. И хотя он несказанно любил свое королевство, часто отправлялся он во внешний мир — гораздо чаще, чем Оссэ, и также часто, как Палуриэн, и там стал он величайшим из охотников. Но в Валмаре его чертоги просторны и невысоки, и бесценные роскошные шкуры и кожи брошены на пол или висят на стенах, и также — копья, и луки, и ножи. Посреди каждой комнаты и залы растет живое древо, что поддерживает крышу и чей ствол увешан охотничьими трофеями и оленьими рогами.

Здесь живет весь народ Оромэ, что носит зеленое и коричневое, и шумит здесь бурное веселье, и владыка лесов пирует там; но Вана, его супруга, частенько уходит оттуда. Далеко от шумливого двора этого дома лежат ее сады, плотно отгороженные от диких земель густыми зарослями боярышника, чьи цветы подобны вечным снегам. И самое уединенное место ограждено стеной из роз, и его более всего любит дивная владычица Весны. Среди сего благоухания поместил Аулэ давным-давно тот самый сосуд — золотой Кулуллин, наполненный сиянием Лаурэлин словно сверкающей влагой, из которого сотворил он источник, так что весь сад исполнился здоровья и счастья из-за чистого его света. Птицы поют там круглый год, звонко славя весну, и растут цветы, необузданные в своем цветении и радости жизни. Однако великолепие это не покидает златого сосуда, кроме тех случаев, когда девы Ваны, ведомые Урвэн, уходят из сада в пору, когда разгорается Сильпион, дабы полить корни огненного дерева; но вечно источник озаряет сад своим янтарным дневным светом, пчелы трудятся над розами, и легко ступает там Вана, а жаворонки поют над ее золотой главой.

Так прекрасны были те обители и так велико сияние дерев Валинора, что Вэфантур и Фуи, супруга его, повелительница слез, не могли оставаться здесь долго, но отправились на север, где под корнями самых холодных и самых северных Гор Валинора, что там, близ Арвалина, вновь вздымаются почти на прежнюю высоту, попросили они Аулэ вырыть им чертог. Поскольку каждый из богов может жить так, как ему нравится, Аулэ сделал это, а они и весь их сумеречный народ помогали ему. Весьма широки были эти пещеры, что простирались даже под Тенистые Моря, темны они и исполнены отзвуками, и все это жилище в глуби земли известно богам и эльфам как Мандос. Здесь, в этом черном чертоге, воссел Вэфантур и назвал его собственным именем — Вэ. Был он освещен единственным сосудом, помещенным в середине, в котором светились несколько капель бледной росы Сильпиона; был сей чертог затянут темным туманом, а полы его и колонны — сделаны из гагата. Сюда во времена, что настали после, приходили эльфы из всех народов, кто по злой судьбе погиб от оружия или умер от тоски по тем, кого уже не было с ними — только так могут эльфы умереть, и лишь на время. Здесь Мандос выносил им приговор, и здесь они ждали во тьме, грезя о прошлых своих деяниях, до тех пор, пока в час, назначенный Мандосом, не родятся они среди детей своего народа и не уйдут на землю — петь и смеяться. В Вэ Фуи приходит нечасто, ибо занята она скорее тем, что превращает соленые испарения в слезы и ткет она черные облака, после выпуская их наверх, где подхватывают их ветры и носят над миром, и их бессветные тенета опускаются там и тут на живущих в мире.

Эти сплетения — отчаяние, слезы без надежды, скорбь, слепое горе. Чертог, что более прочих любит она — даже шире и