Наудачу Рильке поездом прибыл во Францию как раз через неделю после отъезда Вареза. Три года назад в тот же день поэт впервые увидел Париж. Он пошел прежней дорогой от Люксембургского сада до Лувра вдоль Сены и понял, что в городе почти ничего не поменялось. Любимый вегетарианский ресторан стоял на прежнем месте, и Рильке заглянул, чтобы заказать привычное блюдо: инжир, дыня, артишок и томаты с рисом.

Но когда он приехал в Мёдон, где собирался гостить десять дней, оказалось, что у Родена поменялось многое. Имение стало более практичным и даже современным. Роден провел электричество и построил новые мастерские и жилье для растущего числа помощников. Также он приобрел смежный участок земли, где поставил фасад в духе неоклассицизма с парой колонн, найденных на месте прежнего шато д’Исси, разрушенного в 1871 году.

«Мир разросся вокруг него, – писал Рильке. – Восхитительно, как Роден проживает свою жизнь, просто восхитительно!»

Роден открыл на стук и приветствовал поэта, как «большая собака, и в изучающем взгляде загорелось узнавание». Он поинтересовался состоянием Вестхоф, чей отец скоропостижно скончался в августе, отчего Клара вынуждена была остаться с матерью в Германии. Затем к Родену один за другим наведывались старые друзья, и Рильке осознал, что за три прошедших года жизнь скульптора значительно изменилась.

После Всемирной выставки 1900 года слава Родена гремела от Богемии на востоке до Америки на западе, где в 1903 году состоялась его персональная выставка. В том же году на родине его назначили командором ордена Почетного легиона. Роден стал самым дорогостоящим художником в мире, и аристократы выстраивались в очереди, чтобы увековечить собственные лица в бюстах его работы. Теперь Роден сам выбирал, с кого лепить, и чаще всего предпочтение отдавал выдающимся деятелям искусства, таким как Джозеф Пулитцер, Густав Малер и Виктор Гюго. Некоторые коллекционеры старались завлечь Родена на необыкновенные вечеринки, но он редко получал удовольствие от такого времяпрепровождения. На вечеринках Роден обычно жаловался на усталость и к девяти, когда приходило время сна, уходил. Скульптор говорил только по-французски и на вечеринках за границей кивком отвечал на все непонятные вопросы, удивляя хозяев необычайной чопорностью.

Родену воздалось за все годы бесплатного труда, и хотя новое положение радовало скульптора, позднее признание не смогло бы «обернуть добром пережитые беды, проживи еще хоть двести лет». Успех пришел к Родену слишком поздно и уже не доставлял наслаждения. Он не нуждался в дорогой еде или материальных благах – любил только свое собрание произведений искусства.

Роден не знал, как обращаться с прихлебателями, которых привлекал его свет. Скульптор стал подозревать, что друзья используют его ради денег и связей. Он обвинял работников в воровстве. Каждый раз помощь кому-нибудь обращалась против самого Родена.

Рильке увидел, насколько учитель стал отстраненным. «Ученики считают, что должны превзойти и обогнать меня, – говорил скульптор поэту. – Они все против меня. Ни один не приходит на помощь. Вот почему учитель так обрадовался возвращению самого верного своего ученика.

Роден позволил Рильке оставаться как угодно долго. Тут же поэт попал в круг ближайших друзей Родена и познакомился с живописцем Эженом Каррьером и критиком Шарлем Мори. Рильке присутствовал на собраниях в парижской мастерской скульптора. Роден даже обращался к поэту за помощью в названии статуй, что всегда удавалось ему неважно.

Когда Рильке пришло время уезжать, Родена озарила мысль. Он так и не нашел никого, кто бы вызывал доверие, на замену Эдгару Варезу. Некоторое время секретаря замещал юный Огюст, сын Родена, но он не справлялся с быстротой переписки. Кто лучше подойдет на такую должность, чем преданный писатель? И Роден предложил поэту работу.

В те дни секретарями чаще всего служили мужчины и по большей части занимались каждодневной перепиской знаменитостей и богачей. Роден предлагал поэту двести франков в месяц за то, чтобы читать и отвечать на письма, и обещал предоставить жилье на территории имения в Мёдоне. Работа не обременительная, всего два часа по утрам, так что остается полно времени на собственное творчество.

Поэт пришел в такой восторг от оказанной чести ведать важными делами учителя, что у него «кругом пошла голова».

Но хватит ли его скромного французского? – спрашивал Рильке. Роден только пожимал плечами – кажется, поэт способен быстро учиться.

Рильке был вне себя от счастья. Как позже напишет Андреас-Саломе, «исполнилось его самое заветное желание – жить бок о бок с учителем, принадлежать ему безраздельно».

Рильке полностью с этим соглашался. «Я остаюсь с великим человеком, который мне дороже отца, с Учителем, – писал Рильке другу. – Он предлагает мне поселиться рядом, и я не желаю отказываться – теперь я делю с ним дни, и наши ночи наполнены одинаковым».

Почти в тех же словах написал Рильке скульптору о своем согласии, отметив, что великое счастье – слушать учителя днем и ночью, если он «снизойдет до разговоров».

Так что в сентябре 1905 года Рильке стал не просто пылким учеником Родена, но и его доверенным постоянным помощником. Поэт перебрался в личный трехкомнатный дом с видом на Севрскую долину. Из окна виден был мост, соединяющий два берега Сены, и этот мост стал «станцем. В этом моя жизнь». С новой невиданной силой познал он «радость жизни».

Глава 9

Каждый день Рильке поднимался в семь утра. В этот час Роден уже бодрствовал, и порой поэт видел, как он в халате прохаживается в саду, прежде чем облачиться в деревенские одежды – сандалии и широкий берет. Они вместе завтракали кофе и фруктами, а затем поэт разбирал гору писем.

«Рильке самозабвенно погрузился в работу, – писал один из подмастерьев скульптора. – Впервые переписка Родена не запаздывала, а все документы пребывали в полном порядке».

Задача была не из легких. Роден никогда не продавал скульптуры через посредников и потому все счета вел сам. Он следил за каждым словом и тщательно проверял переписку, которую вели секретари. Он часто и резко менял взгляды, постоянно устраивал проверки и требовал записывать все внезапные наблюдения, высказанные им вслух. Никогда не знаешь, что может пригодиться.

Следующие несколько месяцев Рильке общался только с Роденом, не считая приезда Вестхоф в октябре, и поэта такое положение вполне устраивало. Они обсуждали «все подряд» и часто вместе молчали. Иногда Рильке ждал возвращения Родена из Парижа, чтобы вдвоем наблюдать, как солнце садится в пруду, по которому неспешно плывут молодые лебеди. Роден очень любил этих птиц, и